Роберт Энтони Сальваторе: Камни и кости (ЛП)

Всякий раз, теряя кого-то близкого, мы верим, что никогда не забудем его, будем помнить каждый проведенный с ним день. Но мы живем настоящим, и оно занимает все наше внимание. И так проходят годы, мы не воспоминаем ушедших днями или даже неделями. Затем приходит чувство вины, потому что если я не вспоминаю Закнафейна — моего отца, наставника, который пожертвовал собой ради меня — то кто вспомнит? А если так, то видимо его действительно больше нет. С годами вина слабеет, и воспоминания об ушедшем занимают наши мысли все реже. Этот порок всегда с нами, возможно, потому что все мы эгоцентричные существа. Эта черта наших характеров, которой мы не можем противиться.

В конце концов, мы, все мы считаем себя центром мира.

Гнарк повернулся к удивительному дворфу.

— Ты позволяешь мне уйти? — спросил он на дворфском.

— Забирай ребенка и убирайся.

— Почему ты?…

— Просто забери! — рявкнул Пвент. — У меня нет времени на шавок вроде тебя. Ты пришел сюда за своей девочкой, так забери ее и уходи!

Гнарк разобрал не все слова, но и их было достаточно, чтобы понять. Он посмотрел на свою девочку — его дорогую, мертвую доченьку — и, снова обернувшись, спросил: — А ты кого потерял?

— Захлопни пасть, собака, — прорычал Пвент. — И убирайся, пока я не передумал.

Его тон говорил красноречивее всяких слов. Боль, скрытая за рыком, была понятна орку, чью душу терзало то же смешанное чувство ярости и горя.

Он оглянулся на Тингвингей, краем глаза замечая, что опустивший голову дворф собирается уйти.

Гнарк не был обычным орком. Он служил в элитной охране Обальда в течение многих лет и тренировал тех, кто унаследует эту почетную должность. Дворф победил его — с помощью трюка, на самом деле — и это оскорбление не было мелочью для Гнарка. Старый орк никогда не думал, что его одолеют таким образом.

Но теперь он был готов.

Он преодолел разделявшее их с дворфом расстояние двумя прыжками, и когда противник обернулся, чтобы обороняться, Гнарк нанес ему серию быстрых коротких ударов, лишая берсерка равновесия.

Орк продолжал атаковать, толкая и пиная, не давая дворфу перейти от обороны к наступлению.

Он оттолкнул берсерка, почти закончив бой, но упрямый бородач кинулся на врага.

Гнарк уклонился и врезал эфесом меча по плечу противника, заставляя дворфа окончательно потерять равновесие. Когда Пвент потянулся, собираясь уцепиться за орка, тот нырнул ему под руку и перехватил за запястье. Дворф плашмя упал на землю.

Берсерк распластался на спине, Гнарк нависал над ним, прижимая меч к горлу врага.

Я слышал, родители бояться умереть вскоре после рождения ребенка. Этот страх не оставляет их первые десять лет жизни их потомка. Они беспокоятся не о том, что будет с ребенком, случись им умереть — хотя присутствует и этот страх — а о самих себе. Что если отец умрет, прежде чем ребенок сумеет его запомнить? И кто тогда преклонит колени перед разбросанными на земле останками? Кто вспомнит блеск в уже мертвых глазах прежде, чем вороны слетятся на мрачный пир?

— Ба, собака решилась на подлость, а, убийца?! — крикнул Тибблдорф Пвент. — Ты так же бесчестен, как и твоя… — Он проглотил окончание фразы, так как Гнарк сильнее вдавил острие клинка в его шею.

— Не смей о ней говорить, — предупредил орк и чуть отодвинул меч.

— Думаешь, что это благородно, а?

Орк кивнул.

Пвент едва не плевался от негодования.

— Ты, собака! Зачем ты это делаешь?

Гнарк отступил, убирая лезвие от горла врага.

— Потому что теперь ты знаешь, что я благодарен тебе за милосердие, дворф, — пояснил он. — Теперь твое сердце знает, что сделало правильный выбор. Ты унесешь с поля боя не бремя вины за свою милость. Считай это моим ответом за твое милосердие. Если мы встретимся в битве Обальда против Бренора, то знай, я буду служить своему королю.

— Как и я! — взревел Пвент, поднимаясь на ноги.

— Но ты мне не враг, дворф, — добавил орк, отступая и с поклоном уходя.

— Как и не друг!

Гнарк повернулся и улыбнулся, но то ли от того, что был согласен, или же по какому-то другому поводу, берсерк не разглядел.

То был странный день.

Я хочу, чтобы спешащих на пир воронов унес ветер, и навсегда сохранились лица погибших, напоминая нам о боли. Когда зазвучат призывы к славе, и армии снова пройдут по усеянным костями камням, лица мертвых напомнят им о цене, которую придется заплатить. Вид запятнанной кровью земли отрезвляет меня. И пронзительным предупреждением звучат в моих ушах крики воронов.