Дарья Крупкина: Кости и камни

Винсент лежал на полу, уставившись в потолок. Он внимательно изучал узоры деревянных балок. Если же скосить глаза, можно увидеть надпись над косяком двери, оставленную давно мертвым Лукасом: твоя Башня рухнет, когда тебя будет соблазнять Дьявол. Кто бы мог подумать, что он снова окажется в этом доме. Что он здесь и закончит.

Стараясь не шевелиться, Винсент прикрыл глаза. Он ощущал, как кровь толчками выходит из раны, но знал, стоит пошевелиться, и он только ухудшит свое положение. Впрочем, сил шевелиться все равно не было. Какая ирония, истечь кровью в паре метров от того места, где когда-то погиб Лукас. Быть убитым из того же самого пистолета.

– Черт, – пробормотал Винсент.

Ему оставалось только ждать, когда вытечет достаточно крови, чтобы он умер. И он мог только вспоминать, как оказался в этой точке времени и пространства – с пулей в теле.

Когда музыка из колонок затихла, стал слышен монотонный звук, как будто от далекого роя пчел. На самом деле, это работала тату-машинка, неумолимо заполняя чернилами дорожки на коже человека.

Сидящий даже не смотрел на собственную руку, над которой трудился мастер. Он без особого интереса разглядывал развешанные на стенах маленького салона плакаты, изображавшие, в основном, девиц в купальниках. Другие плакаты представляли собой просроченные афиши концертов.

Мужчина, которому делали татуировку, хлебнул виски из зажатой в свободной руке бутылки. Посмотрев на мастера, он протянул и ему.

– Будешь?

– Дай мне две минуты. И пожалуйста, сиди смирно, будь хорошим мальчиком.

– От хорошего мальчика слышу.

Мастер хрипло рассмеялся. Он не боялся никого и ничего, и дело было не только в могучем росте и крепком спортивном телосложении, не скрываемом вязью татуировок. Впрочем, выбритый наполовину череп, на котором красовался чернильный паук, выглядел довольно устрашающе.

Его спутник был куда меньше ростом. Обе его руки покрывали татуировки – левая рука была полностью закончена, а над предплечьем правой как раз работали сегодня. Если приглядеться или начать рассматривать, то было видно, что по внутренним сторонам рук от запястий до локтей извивались змеи, покрывавшие шрамы. И уже от них шли узоры на остальную кожу рук.

Наконец, закончив, тату-мастер повел уставшими плечами.

– Ты пойдешь сегодня к Дэнни?

Мужчина со змеями на руках покачал головой:

– Пожалуй, нет. Хочу навестить Куб.

– Интересно, многие ли там знают, что ты владеешь этим клубом?

– Зачем им знать? Я прихожу и ухожу, когда вздумается, кому-то кроме персонала не обязательно ничего знать. Им вообще не нужно знать, кто владелец. Кого это волнует под «маргаритой»?

– Этим тебе и нравится Куб.

– Отчасти. Можно не прятаться. Ни о чем не думать. И «маргариту» в Кубе готовят отменно.

– Дэнни обещал, что у него новая девочка.

– Да ладно, Купер, Дэнни обещает это каждую неделю. И все равно нет никого лучше Рэйчел.

– Главное, не говори этого при Дэнни.

– Почему? – мужчина со змеями беззаботно пожал плечами. – Дэнни знает, что Рэйчел – лучшая танцовщица в его дрянном месте. А то, что она его жена, только заставляет проникнуться к Дэнни уважением. Хотя я тут слышал сплетни, ты за ней увиваешься. Будь аккуратнее, Дэнни делиться не любит.

– Учту. И все равно надеюсь, ты зайдешь сегодня.

– Посмотрим. У меня нет желания гулять допоздна, завтра возвращается сестра.

– О, малышка Анабель!

Рот Купера сам собой расплылся в улыбке, и даже колкий взгляд собеседника не заставил его смутиться. Он знал, как ревностно тот относится к сестре.

– Да брось, Винс. Анабель уже давно не ребенок, и сама способна решать, с кем ей общаться.

– Уж точно не с тобой.

– А чем я плох? Ты почти можешь назвать меня другом.

– Мои друзья плохо заканчивают.

Мужчина со змеями поднялся и натянул футболку.

– Спасибо за все, Купер. Надеюсь, вернуться через неделю.

– Хо-хо, надеюсь, ты все-таки заглянешь к Дэнни пораньше!

Купер вывернул ручку громкости, так что теперь небольшое помещение полностью заполнил звук голоса Мэнсона. А его клиент застыл на выходе из маленького тату-салона.

Винсент Уэйнфилд надел темные очки и сразу почувствовал себя комфортнее. Его глаза слишком болезненно воспринимали яркий свет, а к таковым относились и ночные огни Лондона. На самом деле, Винсент с трудом мог припомнить, когда он выходил на улицу без темных очков – зато именно по ним его сразу и без труда можно было отличить от брата-близнеца Фредерика.