— Само собой, — Мориц кивнул уже не так радушно, после короткой паузы, но все же вполне решительно. — О чем речь, мой дорогой милорд Ди Арси!
Все трое предводителей армии переглянулись.
Ральф Мединский, «Книга Позолоченного века».
Старикам частенько приходится слышать упреки молодых о том, что некоторых поворотов истории можно было бы избежать, удайся по иному распорядиться полученными шансами. Видят боги, и старые, и новые, и вечно сущие, и похороненные под землей: проработав столько лет на должности главного архивариуса, я убедился, что будущее влияет на прошлое куда сильнее и значительное, чем прошлое влияет на будущее. Или, если позволено мне будет так выразиться, прошлое частенько изменяется в угоду будущему — порою даже до того, как его успеют любезно об этом попросить.
<���следует еще три абзаца вступления о сущности исторического познания>
Меня зовут Ральфус из Керна, деяния мои ничем не примечательны, а родословная не заслуживает никакого внимания. И все же я дерзну предложить вам сей скромный труд, ибо волею случая я короче других был знаком с обстоятельствами, о коих собираюсь поведать.
У нынешних ученых мужей в подражание древним принято, говоря о необычайных людях и меняющих форму мира событиях, наделять их чертами внешнего, броского величия. Я же буду рассказывать только о том, что видел своими глазами и описывать вещи именно такими, какими они представлялись моему неискушенному взору, — да простит меня почтеннейшая публика за этот недостаток изобретательности.
Связность повествования заставляет меня упомянуть, что рожден я был младшим ребенком в купеческой семье города Керна, выучился чтению и письму и четырнадцати лет от роду поступил писарем в армию светлейшего герцога Хендриксона, чтобы заработать на свадьбу. Особенными талантами ваш покорный слуга не отличался, однако трезвость и разборчивый почерк заставили старшего секретаря его сиятельства определить меня секретарем к небезызвестному магистру Гаеву. В то время, несмотря на кажущуюся опасность положения в действующей армии, это была завидная участь, ибо эпоха в целом не позволяла никому жить в мире и покое — вопреки рассказам иных, любящих вспомнить «старое доброе время».
С другой стороны, это было время своего рода замечательное: заканчивалась, чтобы никогда не повториться, эпоха неизменного бытия, а что приходило ей на смену — было совершенно не ясно.
<���следует пять страниц подробнейшего описания политико-экономической ситуации на Закате и Островах в начале четвертого тысячелетия>
…Надежды и страхи сгущались вокруг личности светлейшего герцога — и вокруг его окружения. Но все равно в 3026 г. лишь наиболее прозорливые отдавали себе отчет в том, насколько сильным влиянием на события располагал магистр Драконьего Солнца.
Тогда великий астролог лишь недавно поступил на службу к его сиятельству, и в армии о нем знали мало. Даже о том, что именно он — юный победитель дракона, о котором вот уже третий год ходили слухи по всему Закату, только сплетничали, и то не все. Сам магистр эти слухи не поощрял и старался держаться в тени.
Не отступая от истины, трудно сделать описание внешности магистра хоть сколько-нибудь интересным. Тогда это был молодой человек весьма обыденного облика, из примечательных черт коего можно назвать только светлые, почти прозрачные глаза. Но господин магистр редко смотрел на кого-то прямо.
Мой патрон отличался редкостной вежливостью и обходительностью, ни словом, ни жестом никогда не обнаруживая высокомерия по отношению к нижестоящим. При этом никто не мог бы обвинить его в чрезмерной мягкости или неумении повелевать. В частной жизни своей он также был очень скромен, одевался просто, в еде и питье обходился без излишеств и отличался ревностной преданностью своей супруге. Жена магистра все время состояла при ее сиятельстве герцогине и редко показывалась на людях. Хорошо знавшие ее говорили, что это была женщина редкостного разума и добродетели.
Учитывая все это, нетрудно понять, почему влияние господина астролога не бросалось в глаза, хотя многие знали, что магистр Гаев принимал участие в беседах герцога Хендриксона и графов Морица, Бресильонского, баронов Ларимона и Треттана, а также прочих достойных воинов, бывших военачальниками под Хендриксоном. Той весной магистру едва доводилось спать, столь много времени он тратил за расчетами, долженствующими предоставить им столь необходимые в момент всеобщего беспокойства сведения.
Читать дальше