Лев Гроссман - Волшебники

— Значит, прошибет обязательно.

Элис держалась еще тише обыкновенного. Только в сумеречных аллеях Лабиринта Квентин заметил, что ее щеки блестят от слез.

— Элис, милая, — сказал он с захолонувшим сердцем, поворачивая ее к себе. — В чем дело?

— Зачем ей нужно было это рассказывать? — пробормотала она, зарывшись в его плечо. — Зачем она так?

Квентин сразу почувствовал себя виноватым — он-то с удовольствием слушал Дженет. История действительно жуткая, но ему нравились готические рассказы.

— Да ведь она не со зла. Просто посплетничать захотелось.

— Не со зла? — Элис, отстранившись, свирепо вытерла слезы. — Я всегда думала, что мой брат погиб в автокатастрофе.

— Твой брат? — остолбенел Квентин. — Не понял.

— Он был на восемь лет старше меня. Родители сказали, что он погиб в автокатастрофе, но это он, я уверена.

— Кто? Тот парень?

— Думаю, да. Нет, не думаю — знаю. — Глаза Элис покраснели от слез и их насильственной ликвидации.

— Господи. Слушай, она не нарочно. Откуда ей было знать?

— Все она знает. — Элис снова двинулась к Дому. — Вон как время хорошо выбрала. И он был как раз такой, Чарли. Вечно влюблялся в кого попало. Он обязательно попытался бы спасти ее сам… дурень несчастный.

— Может, Дженет не знала все-таки.

— Ей того и надо, чтоб все так думали. Не поняли, какая она паскудная сука.

«Паскудный» в этом сезоне было самым модным ругательством Брекбиллса. Квентин продолжал бы заступаться за Дженет, но тут ему в голову стукнуло что-то другое.

— Так вот почему тебя не пригласили сюда, — медленно произнес он. — Из-за того, что произошло с твоим братом.

Она кивнула, глядя куда-то в пространство; ее неутомимый мозг уже принялся за работу, складывая новую мрачную картинку с учетом полученной информации.

— Они не хотели, чтобы и со мной что-то случилось… как будто я на такое способна. Господи, ну почему кругом одни идиоты?

Они остановились недалеко от выхода из Лабиринта, в густой тени, словно не готовы пока были выйти на дневной свет.

— По крайней мере, теперь я знаю. Но зачем она все-таки рассказала, Кью? Она же знала, что мне будет больно. Зачем?

Квентина беспокоил конфликт, наметившийся в их маленькой группе. Ему очень хотелось все объяснить и сгладить.

— Она злится, потому что ты красивее.

— Не поэтому, а потому что мы счастливы. Она сама давно влюблена в Элиота, но он-то ее не любит, — сказала Элис и пошла к выходу.

— Постой. — Квентин потряс головой, точно складывая рассыпавшийся пазл заново. — Зачем ей Элиот?

— Может, все дело в том, что она не может его получить — ей ведь все вынь да положь. Удивляюсь, как она еще за тебя не взялась. Думаешь, она не переспала с Джошем?

Они вышли из Лабиринта и поднялись на террасу, освещенную изнутри. На плитах лежали первые опавшие листья. Элис, как могла, привела в порядок лицо, благо косметики на нем почти не было. Квентин подавал ей бумажные носовые платки, думая о своем. Мир, полный неразгаданных тайн, не переставал удивлять его.

С приходом сентября в физической группе остались только Квентин и Элис. Другие покинули колледж в вихре осенних листьев, по первому холодку. Разлуку с ними оставшиеся ощутили как шок, но к этому чувству, как крепкий напиток в коктейле, примешивалось немалое облегчение. Квентину очень хотелось, чтобы отношения между физиками были хорошими, больше того — совершенными. Совершенство — тонкая и рвущаяся при малейшем изъяне вещь — входила в миф, который он создавал о Брекбиллсе с неменьшим тщанием, чем Пловер свое «Филлори». Этот миф он не просто рассказывал сам себе, но искренне хотел в него верить. Между тем подспудное давление в группе росло, и под конец все стало разваливаться. Даже Квентин со своей почти безграничной способностью не замечать очевидного вынужден был это признать. Возможно, Элис была права — возможно, Дженет в самом деле любила Элиота, а ее ненавидела. Другая возможная причина так била в глаза, что Квентин просто не мог себя заставить взглянуть на нее в упор. Так или нет, физики явно теряли любовь друг к другу, которая раньше давалась им без всяких усилий. Поэтому Квентину стало легче, когда они наконец расстались. Пусть они никогда уже не будут такими друзьями, как раньше, — теперь он сможет вспоминать о былой дружбе, как это удобно ему. Память, застывшая как янтарь, всегда будет с ним.

Сразу после начала семестра Квентин сделал то, что и так уже долго откладывал: пошел к декану Фоггу и поговорил с ним о Джулии. Фогг нахмурился и коротко сказал, что займется этим.