Сара Маас - Двор Шипов и Роз

Взгляд его тёмных глаз метнулся ко мне.

— Фейра, — прошептал он и сжал губы. — Где ты это взяла?

— Там же, где и олениху, — я ответила так же тихо, слова были холодными и резкими.

Его взгляд пробежал по луку и колчану стрел, прикреплённым у меня за спиной, по деревянной рукоятке охотничьего ножа у меня на боку. Его глаза стали влажными.

— Фейра… риск…

Я дёрнула подбородком в сторону шкуры и, не в состоянии спрятать упрёк в голосе, сказала:

— У меня не было другого выбора.

На самом деле я хотела сказать: Большую часть дней ты даже не пытаешься выйти из дома. Если бы не я, мы бы голодали. Если бы не я, мы были бы уже мертвы.

— Фейра, — повторил он и закрыл глаза.

Сёстры притихли и я увидела как Нэста сморщила нос и презрительно фыркнула. Она указала на мой плащ.

— Ты воняешь как свинья в собственных нечистотах. Ты можешь хотя бы сделать вид, что ты не неотёсанная крестьянка?

Я не продолжила шоу колкости и боли. Я была слишком маленькой, чтобы изучить больше, чем основы манер, чтение и письма, когда нас настигло несчастье, и Нэста никогда не даст мне об этом забыть.

Она отвлеклась, чтобы поправить плетёные завитки золотисто-каштановых волос.

— Избавься от этой отвратительной одежды.

Я медлила, подавляя слова, что хотелось рыкнуть ей в ответ. Она старше меня на три года, но каким-то образом она выглядит моложе меня — её золотистые щёки всегда покрыты нежным, живым румянцем.

— Ты не могла бы нагреть горшок воды и добавить дров в огонь? — уже спросив, я заметила поленницы. Осталось всего пять брёвнышек. — Я думала, ты собиралась сегодня колоть дрова.

Нэста показала свои длинные аккуратные ногти.

— Я ненавижу колоть дрова. Я вечно загоняю занозы, — она бросила взгляд из-под тёмных ресниц.

Из всех нас, Нэста больше всего походила на мать — особенно, когда ей было что-то нужно.

— Кроме того, Фейра, — сказала она, надув губы. — Ты в этом гораздо лучше! У тебя уходит вполовину меньше времени, чем у меня. Твои руки подходят для этого — они уже достаточно грубы.

Я стиснула зубы.

— Пожалуйста, — попросила я, успокаивая дыхание и понимая, что спорить — последнее из того, что я хочу. — Встань на рассвете, пожалуйста, и наруби дров, — я расстегнула верхнюю пуговицу туники. — Или мы будем есть холодный завтрак.

Она сдвинула брови.

— Я не буду этого делать!

Но я уже шла ко второй небольшой комнатке, где спали сёстры и я. Сзади слышался мягкий шёпот Элейн и шипение Нэсты в ответ. Я оглянулась через плечо на отца и указала на оленя.

— Готовь ножи, — сказала я, не заботясь о том, насколько вежливо это звучит. — Я скоро вернусь.

Не дожидаясь ответа, я закрыла дверь за спиной.

Комната была достаточно большой для покосившегося комода и огромной железной кровати, где мы спали. Единственный пережиток нашего былого богатства, она была сделана на заказ в качестве свадебного подарка от нашего отца нашей матери. Кровать, на которой мы родились, кровать, на которой умерла наша мать. За прошедшие годы, что я разрисовывала этот дом, я никогда не касалась её.

Я бросила верхнюю одежду на дряблый комод и хмуро уставилась на нарисованные мной фиалки и розы вокруг ручек ящика Элэйн, на сверкающее пламя на ящике Нэсты, на ночное небо — россыпи жёлтых звёзд, вместо белых — на моём ящике. Я разрисовала комод, чтобы хоть как-то добавить ярких цветов в тёмную комнату. Они никогда не комментировали этого. Я не знаю, чего я от них ожидала.

Стон — единственное, на что я оказалась способна, чтобы удержаться и не рухнуть на кровать.

Тем вечером мы ужинали жареной олениной. Хоть я и знала, что это глупо, но я не возражала, когда каждый из нас вновь тянулся за добавкой, пока я не запретила. Завтра я подготовлю мясо к вялению, затем выделю несколько часов на выделку двух шкур, прежде чем нести их на рынок. Я знала нескольких торговцев, которые могли бы заинтересоваться такой покупкой — хотя, скорее всего, не один из них не заплатит тот гонорар, что я заслужила. Но деньги есть деньги, а у меня нет ни времени, ни средств, чтобы ехать в ближайший крупный город в поисках более выгодной сделки.

Я обсасывала зубцы вилки, смакуя остатки жира на металле. Язык скользнул по кривым зубцам — вилки были частью захудалого набора, который отец успел спасти из людской, пока кредиторы разграбляли наше поместье. Набор не шёл ни в какое сравнение с нашими приборами и посудой, но это лучше, чем есть руками. Приборы из приданого матери проданы уже давно.