Сара Дж. Маас - Двор шипов и роз (ЛП)

Во мне вскипела раскалённая ярость и мне потребовалось немало усилий, чтобы не вогнать кинжал ему в глаз. Но я знала, что как только подниму руку, его пасть сомкнётся на моей шее.

— Я могу достать золото… — сказал отец, и моя ярость угасла.

Он может достать деньги только попрошайничеством. Даже если ему удастся собрать несколько медяков… Я видела, насколько безжалостны состоятельные люди в нашей деревне. Монстры нашего смертного мира ничуть не лучше монстров за стеной.

— Сколько для тебя стоит жизнь дочери? Думаешь, она равна жизни фэйри? — усмехнулся зверь.

Нэста всё ещё удерживала Элейн за своей спиной. Лицо Элейн такое же бледное как снег, влетающий сквозь открытые двери. Нэста, сдвинув брови, следила за каждым движением зверя. Она не смотрела на отца — она уже будто знала его ответ.

Когда отец промолчал, я осмелилась на ещё один шаг к зверю, чтобы привлечь его внимание к себе. Я должна избавиться от него — увести прочь от моей семьи. Судя по тому, как он отмахнулся от ножа, нет никакой надежды, что я смогу подкрасться к нему. Сомневаюсь, что с его слухом у меня будет шанс в ближайшее время, по крайней мере, пока он не верит, что я смирилась. Если я попытаюсь напасть или сбежать, он уничтожит мою семью просто ради удовольствия. После он снова найдёт меня. У меня нет выбора, кроме как уйти. А затем, позже, я найду возможность перерезать ему горло. Или, по крайней мере, обезвредить на некоторое время, чтобы сбежать.

До тех пор, пока фэйри снова не найдут меня, они не смогут заставить меня отвечать по Договору. Пускай это и сделает меня проклятой клятвопреступницей. Но если я пойду с ним, я нарушу самое важное обещание в своей жизни. Это обещание перевешивает какой-то древний договор, который я даже не подписывала.

Я ослабила хватку на рукоятке оставшегося кинжала и надолго уставилась в зелёные глаза, прежде чем спросила:

— Когда мы пойдём?

Волчьи черты оставались жестокими — злобными. Всякая притаившаяся надежда на то, что я могу бороться, умерла, когда он переместился к двери — нет, к колчану, что я оставила там. Он вытащил стрелу из ясеня, понюхал и зарычал на неё. Двумя движениями он сломал её пополам и бросил в огонь позади сестёр, прежде чем обернуться ко мне. Я чувствовала запах смерти в его дыхании, когда он сказал:

— Сейчас.

Сейчас.

Даже Элейн подняла голову, чтобы в немом ужасе взглянуть на меня. Но я не могла смотреть на неё, не могла смотреть на Нэсту — не когда они всё ещё скорчившиеся и притихшие. Я повернулась к отцу. Его глаза блестели, потому я взглянула на несколько шкафов, что у нас были, на выцветшие слишком жёлтые нарциссы над изогнутыми ручками. Сейчас .

Зверь остановился в дверном проёме. Я не хочу думать, куда я иду и что со мной будет. Бегство будет глупостью, пока не настанет подходящий момент.

— Оленины вам должно хватить на две недели, — сказала я отцу, пока собирала тёплые вещи. — Начните со свежего мяса, остальное завяльте — ты знаешь, как это делать.

— Фейра… — выдохнул отец, но я продолжала, застёгивая плащ.

— Деньги за шкуры я оставила на комоде, — сказала я. — На какое-то время вам этого хватит, если будете бережливы.

Наконец, я снова посмотрела на отца и позволила себе запомнить черты его лица. В глазах щипало, но я сморгнула слёзы и натянула поношенные перчатки.

— Когда придёт весна, охотьтесь в роще к югу от большой излучины Серебряного Ручья — там достаточно кроликов. Попросите… попросите Айзека Хейла показать вам, как делаются ловушки. Я научила его в прошлом году.

Отец кивнул, прикрывая рот рукой. Зверь предупреждающе зарычал на него и ушёл в ночь. Я сделала шаг за ним, но остановилась, чтобы оглянуться на сестёр, всё ещё скорчившихся у огня, будто они не смели двигаться, пока я не ушла.

Элейн, скрючившись и опустив голову, одними губами шептала моё имя. Потому я посмотрела на Нэсту, чьё лицо так похоже на лицо матери, такое холодное и безжалостное.

— Что бы ты ни делала, — сказала я тихо. — Не выходи за Томаса Мандри. Его отец бьёт свою жену и ни один из его сыновей не останавливает его.

Глаза Нэсты расширились, а я добавила:

— Ушибы скрыть труднее, чем бедность.

Нэста застыла, но ничего не сказала — ни одна из моих сестёр не сказала ни слова — я повернулась к открытой двери. Но рука, сомкнувшаяся на запястье, заставила меня остановиться.

Повернув меня лицом к себе, отец открыл и закрыл рот. Зверь снаружи, почувствовав, что я задерживаюсь, сотряс дом рыком.