Алана Инош: У сумрака зелёные глаза

— Ладно, убедил, — вздохнула я. — Мне что-нибудь закупать?

— Всё оплачено, мадам. С девчонок денег не берём.

Остаток вечера я провела в сборах. Набрала целый баул, но потом, подумав, половину вещей — таких, как маникюрный набор, крем для депиляции и «курортное» крепдешиновое платье — выбросила. Не на курорт, в самом деле, еду, и на два дня, а не на месяц. Купальник, полотенце, солнцезащитный крем, панамка, запасная футболка и штаны, влажные салфетки, пластырь, бинт и йод — ну, и будет с меня. Да, и фотоаппарат ещё положила — вдруг захочется что-нибудь запечатлеть на память?..

…Мне опять приснился монастырский сад, яблоки и сидр. Бочки, пропахшие яблочным духом, мрачные серые своды кельи, соломенный матрац. И ещё кое-что, а именно — лесная дорога, карета и кровь на богатом платье. Золотой ковёр из листвы подчёркивал дивный цвет кожи путницы, а осеннее солнце играло бликами на каштановых волосах… «Прошу вас, не надо!» Но в ответ — смех. И — алые брызги на щеках, как будто кто-то с размаху дал кулаком по пригоршне клюквы.

А потом — огромный чан с яблочным соком, и я тону в нём.

Вот почему я не люблю этот сок.

…Разбудил меня всё тот же Лёха — телефонным звонком:

— Ты уже готова? Мы едем! Через пять минут будем у тебя.

— Угу, — хрипло буркнула я.

А ведь я заводила будильник на шесть тридцать. Неужели не слышала? Спотыкаясь спросонок — ноги дрожали и выписывали кренделя, а вестибулярный аппарат кричал: «Вы шо, таки сдурели — вскакивать так резко?!» — я ринулась в ванную. Перед глазами ещё крутились жутковатые, тоскливые картины из сна, а руки норовили повиснуть, как плети, поэтому всё, за что я ни бралась, падало. Попытка выпить стакан йогурта (на полноценный завтрак времени уже не оставалось) трагически и нелепо оборвала жизнь чашки, а пряник, не желая быть съеденным, ускакал от меня под стол. Нырнув за ним, я треснулась головой и шёпотом прокляла пряничную вредность.

— Говорила мне мама: «Не ешь с пола», — проговорила я, потирая ушибленную макушку. — Но всё не впрок. Ничего, мы не гордые, можем и отряхнуть… Не волнуйся, мама, пол я мою регулярно.

Обдув пряник, я впилась в него зубами, и в этот момент раздалась трель домофона.

— Леопольд, выходи, — услышала я в трубке Лёхин голос.

— Щас. Минутку.

Хоть я и не Цезарь, но на протяжение названного промежутка времени умудрялась делать сразу несколько дел: одеваться, доедать пряник с йогуртом и накладывать подобие макияжа. Так, самую малость: ресницы чуть-чуть и брови карандашом. Какое счастье, что вещи я собрала с вечера!

Когда я вышла, Лёха одарил меня порцией своего «фирменного» юмора:

— Чего у тебя глаза, как у совы, которая села на горячую сковородку?

Во дворе стояли две машины: одна — Лёхина, в ней сидела его девушка Лена и ещё кто-то, а вторая — Стаса с Викой.

— Карета подана, мадам, — распахнул Лёха заднюю дверцу, беря у меня сумку с вещами.

Я села и… оказалась рядом с Андреем. Он, видимо, тоже не ожидал меня увидеть, потому что глаза у него сделались прямо как из шуточки про сову. По тому, как Лёха с Леной переглянулись, нетрудно было догадаться, что это была их идея.

— Ребята, давайте жить дружно! — сказал Лёха. — Надеюсь, эта поездка пойдёт вам на пользу. Мирись-мирись, больше не дерись!

Лена, миниатюрная брюнетка, за лето загоревшая дочерна, обернулась и сверкнула белыми зубами на смуглом лице.

— Палаток только три — по одной на каждую пару, так что ночевать вам придётся тоже вместе.

За всю дорогу мы с Андреем не перемолвились и парой слов — так и просидели, глядя в разные стороны.

Солнце кололо кожу золотыми иглами, пробиваясь сквозь кроны сосен, и ослепительно сверкало на воде. Этот смешанный запах — сосен, воды и моей собственной кожи, разогретой солнцем — был запахом лета, его квинтэссенцией. Если бы можно было его как-нибудь законсервировать, как ягоды! Вместо варенья, чтобы дышать им зимой…

— Шашлыки будем жарить вечером, — сказал Лёха, деловито выгружая из багажника небольшой походный мангал. — Когда аппетит нагуляем.

— А мясо не испортится? — спросила я. — Сегодня жара будет.

— Всё предусмотрено, мадам, — отозвался Лёха. — Оно у нас в сумке-холодильнике.

Белая футболка облегала его рельефный мускулистый торс, а пёстрая бандана — наголо бритую голову. В этой бандане он выглядел как-то по-пиратски, а отсутствие волос объяснялось сезоном: к зиме он обычно отращивал небольшой ёжик, а в летнюю жару разгуливал со сверкающей лысиной.