Владислав Римма Храбрых - Завод седьмого дня (СИ)

– Ничего-ничего, – священник взял жену за локоть и с нарочитой заботой усадил в кресло. – Будь так добра, пошли мальчишку за своим братом, теперь он будет мне помогать. Карел не справляется со своими обязанностями.

До того молчавший Карел вдруг поднял голову и улыбнулся.

Эльза вежливо улыбнулась в ответ, показав крупные зубы, как настоящая племенная кобылица.

– Спасибо, – Карел подошел к не слишком уж счастливой чете и похлопал опешившего Маркеса по плечу. – Спасибо большое, я бы точно не решился. Всего хорошего.

Он поставил бутылку на плотную ткань юбки между ног Эльзы, после чего вышел.

– Лиа, я обязательно зайду, – Карел подмигнул удивленной женщине, после чего направился домой.

Дорога домой была легка как никогда, ноги будто сами несли его по улице. Только на подходе к землянке Карел погрустнел, замедлил шаг. А затем и вовсе обошел ее по дуге, зайдя в дом с заднего входа, сразу на кухню.

Марта уже была там.

Она только глянула на время, на своего сына и молча поставила перед ним тарелку с бобами и блюдце с молочной подливкой.

– Спасибо, – Карел пододвинул стул, сел и взялся за вилку.

К тому моменту, как Альберт вернулся с поля, он так и не съел ни одного боба и не произнес ни слова.

– Как Юнга? – крикнул Альберт от умывальника.

Он уже минут пять терзал кнопку, отмывая руки от грязи с приличным куском дегтярного мыла.

– А что с Юнгой?

Карел поднял голову и посмотрел на брата. Тот выхватил у него тарелку, залил бобы подливкой и принялся закидывать их в рот. Марта тут же поставила перед старшим новую тарелку.

– Поранилась на поле, – невнятно прошамкал Альберт, утирая рот грязным рукавом своей рубашки.

– С ней все в порядке, спит наверху. Лиам намазал ей руку, послал отдыхать. Через пару дней снова будет в порядке, пойдет на поле.

Карел опрокинул подливку на бобы и начал есть. Тщательно прожевав, спросил как будто у самого себя, поглядывая на брата:

– Интересно, как можно было порезаться на поле? Чем?

Марта гремела посудой в ведре, а Альберт только помотал головой.

– Я не знаю.

Карел вытер губы куском застиранного до серости полотенца, поцеловал в щеку Марту и поднялся наверх. Заглянул в комнату к Юнге, но та спала, отвернувшись спиной к стене.

Войдя в свою комнату, первое, что Карел сделал, это убрал со стола все богословские книги. После чего упал на свою кровать прямо в одежде, в обуви, закинул руки за голову и расхохотался.

Даан был самым большим – и единственным – весельчаком в Горе. Пирушки, которые он устраивал, проходили с большим размахом, но редко: раз или два в год, да по особо крупным праздникам.

Последние три года, с самого рождения сынишки Лиа и Даана, Карел вынужденно пропускал все увеселительные мероприятия. Во-первых, он никогда не любил людское общество, а во-вторых, ему было сложно общаться с Дааном, он чувствовал себя неуютно и старался поскорее уйти.

В этот раз он решил прийти. Потому что шел Лиам, напросился Альберт, и Марта, оставшаяся дома с Юнгой, попросила его приглядеть за ними. Что старший, что младший, улыбалась она, и в ее глазах отчетливо скользило: ты ведь все равно ничем не занят.

И Карел пошел. Еще и самым первым, потому что напросился помогать Лиа с готовкой, пока Даан играл с сыном.

На этот раз повод даже не был надуманным. Первый стол, который Даан собрал вместе с Джои, больше напоминал кривой табурет, зато совпал с последним днем урожая. Впервые за последние пять лет сбор позволил не только отправить долю в Завод, но и вполне знатную часть оставить для города.

Это стоило отпраздновать.

Это был последний год, когда доход перекрыл расход.

Карел резал овощи, внимательно глядя на свои пальцы – очень не хотелось их случайно отрезать. А ножи в доме Даана и Лиа всегда были очень остро отточенными. Резать приходилось то звездочками (морковь), то полукружиями (свеклу). Особенно вредными были лимоны, оказавшиеся тверже разделочной доски, в которую постоянно втыкался нож.

– Осторожнее.

Лиа осторожно коснулась его плеча молоточком для отбивания мяса. Конечно же, Карел вздрогнул и едва не проехался ножом по пальцам. Обернувшись, он с упреком глянул на Лиа, та лишь улыбнулась.

В комнате разразился плачем Джои, ее сын.

– Даан! – с упреком крикнула Лиа, но тут же виновато прикусила губу, понимая, какую оплошность допустила.

Отдав молоточек Карелу и не сопроводив его никакими указаниями, она поспешно ушла в комнату.