Иван Катавасов - Коромысло Дьявола

Со всем тем на совещания с серьезными украинскими и российскими партнерами босс берет только Гореваныча. Притом вовсе не для того, чтобы у барского подъезда с ноги на ногу переминаться. На заседаниях правления все тот же Игорь Иваныч в уголке сидит. Чванный главбух ему первому руку подает, а начальник службы безопасности фирмы встает и в струнку вытягивается, если Гореванычу случается к нему в кабинет заглянуть.

Такое вот чудо Филипп сам видал, когда пожилой высокомерный гебешник нашего студента допрашивал на предмет подозрительных друзей, родственников и знакомых при поступлении на работу гувернером в семью босса.

Тогда как родной дядюшка Филиппа, сосватавший ему эту непыльную высокооплачиваемую работенку, при упоминании фамилии Гореваныча закатывает глаза к небу и многозначительно тянет: «О…» Затем неизменно цитирует евангельский логий о том, что последние становятся первыми. И наоборот.

«Может статься, и чин-звание у Гореваныча куда выше майорского?» — часто риторически, в никуда вопрошал Филипп Ирнеев.

Но, как всем известно, на такие вопросы отвечать не принято в силу режима секретности и различных степеней допуска к конфиденциальной служебной информации. К старшим также надо прислушиваться, если по делу говорят.

— …Иди-ка ты, студент, на гувернерскую службу. Ваньку из школы скоро привезут. И к обеду тебе надобно переодеться, рожу умыть. Сегодня сама мадам хозяйка и ее заокеанские гости с вами обедают. Правда, они наш обед ланчем называют.

Давай-давай, чеши, студиозус. По себе знаю: после адреналиновой встряски смерть как жрать хочется. А карбюратор глючный у тебя на «восьмерке» я там посмотрю…

От гаража до жилища босса рукой подать — минут пятнадцать-двадцать неспешной ходьбы через парк, во времена нынче забытые именовавшийся Губернаторским садом. Несмотря на утверждение Гореваныча, есть Филиппу совершенно не хотелось. Но вот выпить чашечку кофе, причем немедленно, он был бы не прочь. Посему от гаража Филипп повернул в другую сторону по направлению к осевому диагональному проспекту Дожинска, переименованному добрые полдюжины раз.

При всякой перемене слагаемых белоросской власти проспект тоже менял название. Так что столичные местожители называют его по-житейски проспектом, но весьма уважительно, подразумевая заглавную букву и определенный артикль, вернакулярной материнской грамматикой не предусмотренный.

Как ни смотри, Филипп Ирнеев никуда не спешил. Конец мая задался необычайно, аномально жарким, истекать потом не хотелось. Времени у него навалом, считая от гаража и до обеда. Гореваныч его напрасно поторапливал, чисто по правилу ефрейторского зазора, которому зачастую следуют старые и молодые вояки.

Штатского народу вокруг мал мала и даже меньше, будто бы тут вам не столица, а деревня в крестьянский полдень. А вон там монументальная дверь в так необходимое заведение чайно-кофейного назначения в длинной арке с колоннами на выходе к проспекту.

Раньше Филипп кофейни здесь не видел. Наверняка вскрыли замурованный черный ход в дом и устроили маленький прохладный приют для усталого городского путника, жаждущего перевести дух, малость отдохнуть от столичной суеты и потной духоты.

Верно, заведение совсем недавно открыли. Даже вывеску с каким-нибудь глупым названием не успели подвесить. Лишь узорчатый латунный фонарь над входом с прямоугольной древнегреческой спиралью-меандром и буквами «альфа» и «хи».

«АХ» получается, и Филипп своемысленно пожелал, чтобы кофейня оказалась вовсе не аховой, но приличным и недорогим прибежищем страждущих покоя душ. От 50 граммов греческой «Метаксы» он бы тоже не открестился. Или, быть может, по античным понятиям тут-ка исключительно потчуют разбавленным красным вином?

Как только Филипп потянулся к солидному латунному кольцу, служившему дверной ручкой, им моментально овладело чувство, как будто он допрежь здесь бывал, заходил. Забегал как к себе домой на минуточку за какой-нибудь мелкой надобностью и по-новому спешил по делам.

Опять оно, дежавю. И снова странно и приятно. Словно чье-то легчайшее дуновение души коснулось.

Дверь легко отворилась, точно ждала его прикосновения. Коротко, но мелодично звякнул, наверное, бронзовый колокольчик.

Внутри греческой кофейни, как ее окрестил Филипп по орнаменту-меандру, было тихо, уютно, безлюдно, прохладно. Слева и справа у стен — стойки на три и четыре круглых табурета. Мягкий боковой свет, словно бы закат встречается с рассветом.