Иван Катавасов - Коромысло Дьявола

Теперь же, правильно оценив центростремительность смертельно опасной старухи, он, слегка притормозив, принимает вправо, оставив водителю «пежо» место для маневра. Приближавшийся встречный трамвай, тоже начинает тормозить, но резко, с лязгом, скрежетом, с искрами, посыпавшимися сверху и снизу.

Как и предполагалось, лысый дед на «москвиче» с двумя маленькими внучками на заднем сиденье пустил рукоятку по расхлябанным тормозам, его заносит. Крутить руль на сторону заноса, то есть в бок красной карги он, понятное дело, психологически не может. Дедов драндулет в противоход запрыгал по рельсам. Машину его чуть развернуло и вынесло на встречную полосу, где она по касательной сталкивается с жемчужно-серой «хондой», пересекающей путь двухэтажному туристическому автобусу, нахально выскочившему из-за глухих ворот соседнего завода.

Водитель «хонды» из трех зол выбрал меньшее и хладнокровно таранит неприкаянный «москвич» взамен того, чтобы справа врезаться на тормозном пути в багажное отделение громадного автобуса. Или, ударив по тормозам, слева подставляться под наезжавший трамвай.

Потому оно и случилось — под колеса сверхсовременному двухъярусному чудищу угодила доисторическая самобеглая инвалидная коляска с тремя седоками…

Свою машину Филипп припарковал на безопасном противоположном тротуаре, между деревьев. Пускай говорят «зубило», но это свое, родное. Жалко, если попортят, помнут в кутерьме и суматохе.

Он мог бы без проблем покинуть место происшествия. Народу много, найдется, кому позвонить по аварийным телефонным номерам. Свидетелей под завязку.

И зловредительная старуха никуда не делась. Вон она, красноголовая, на того белобрысого из кофейного «пежо» хрипит, рычит.

Филипп снова ошибся насчет рыкающей бабы-яги. В разгар событий очкастая хрычовка почему-то врубила заднюю передачу и шмыгнула назад на тротуар. Видимо, белобрысый в зеленых шортах ее так-таки зацепил. Отвратная карга Филиппа не интересовала. «Пошла она куда подальше. Туда же, из рака ноги, и коротышку в штанишках по колено». Зато на водилу жемчужной «хонды» он решил взглянуть поближе: «Как-никак вторая встреча. Почему бы не помочь рыночному незнакомцу? Машина та же и тот же номерной знак».

Невозмутимо обогнув кучку зевак, в мазохистском ужасе глазевших на страшное содержимое полураздавленного «москвича», на сломанное тельце маленькой девочки, выброшенной на асфальт, Филипп приблизился к заглохшей на трамвайных рельсах «хонде».

Знакомый незнакомец, сидящий за ее рулем, тоже глух, нем, умерщвлен и недвижим. Либо почти мертв, намертво прижатый к сиденью подушкой безопасности. Пульс на шее и на руке не прощупывается.

«Хм, видимых повреждений нет. Шок? Остановка сердца? Не может быть у такого спеца!» — постановление принято.

— Сейчас мы тебя откачаем, голубчика! От клинической смерти не всегда помирают. Держись, мужик.

Филипп мгновенно принял жизненно важное для пострадавшего решение. Чего тут думать?

— Извольте получить первую помощь, сударь. Промедол в шприц-тюбике из аптечки у нас наготове. В предплечье ему, болезному, укольчик, как в нашей выживательной школке учили, — приговаривал Филипп, готовясь к инъекции.

Наверное, чтобы себя успокоить и настроить, вслух комментировал свои действия. За 20 лет жизни кое-какую смерть он видел, но доставать душу человеческую с того света ему раньше не доводилось.

Другое дело — молча разделаться с ремнем и подушкой безопасности. Несколько ударов острейшим складным ножом, и вы свободны. Тотчас Филипп аккуратно вызволяет пострадавшего из машины и укладывает на мягкий многослойный чехол, с мясом выдранный с заднего сиденья «хонды».

Решительный образец действий не может не привлекать последователей. Тут же к нему, запыхавшись, подбегает женщина средних лет:

— Я медсестра. Вы спасатель из МЧС?

Не дождавшись ответа, — и так ясно, — медицинская тетка принялась помогать Филиппу, освобождая грудь пациента. Сноровисто выяснила, нет ли переломов ребер.

Вдвоем они приступили к искусственному дыханию. Медсестра ритмично надавливала на грудную клетку, а Филипп вдувал воздух рот в рот. Вдох в себя, выдох в пострадавшего. Раз-два, раз-два…

В тот момент его вдруг охватило странное и приятное ощущение дежавю, однажды уже виденного, до невозможности знакомого, прочувствованного. Хотя, — он в этом мог на всех евангелиях поклясться, — никогда раньше ему не приходилось оживлять медленно, но неумолимо остывающий труп.