Иван Катавасов - Ярмо Господне

Сие к слову ритуальному. Нынь инда поздненько. Соглядатаи и вестовщики генералишки Ушакова у твоего забора, у ворот ошиваются, шарятся, топчутся, слонов слоняют, караула ждут из Измайловского полка, каб тебя под белы руки да на цугундер, на пытошный промысел.

Укрепися духом, Артемий Петрович. О бессмертии души размысли, о жизни вечной и нетленной в чаянии века будущего.

Дозволяю ответствовать мне, боярин Волынский! — легким манием руки рыцарь Михаил освободил колдуна от уз безмолвия.

— Кончай меня поскорее, архонт византийский! Ты, князь Курбский, не архангел, душу не вынешь. Что тебе до моей души, каковой, быть может, и нет?

Ни буква твоего ритуала не убивает, ни дух не животворит, но мой дух есть жизнь, а жизнь есть тело. Ибо кто может сказать, что жизнь, дух и тело — это три, а не одно? Ибо кто видел дух без тела? Или кто видел тело без жизни, но с душой? И потому три есть одно, но одно не есть три.

— Вижу, гоэт нечестивый, поднаторел ты в ересях гуманистических. Недоверок ты смердячий, твари клонившись, одначе не Творцу…

Ан бысть по-твоему. Получай в знамение раздел. Вольно тебе взирать на твое живое и скорбное тело яко чужинец…

Не вотще я тебе молвил — ты во власти моей незыблемой… от дурнопахнущих потрохов до тончайших эфирных фибров разумной души твоя и твоих. Отсутствуя болезным телом, присутствуй здравым духом в изгнании бесов естества колдовского из плоти твоей, кобяк, калухан богопротивный!

Рубиновое распятие на груди у рыцаря-инквизитора Михаила единым мигом озарило яркой вспышкой помещение на четыре стороны, пронзив углы и закоулки. Тени исчезли, как от солнца в зените.

Но от изломанного и распотрошенного тела Волынского единственной на месте действия тенью отделился туманный светящийся абрис и недоуменной сгорбленной фигурой застыл посреди комнаты, повернувшись к длинному венецианскому зеркалу на стене.

— Виждь и внемли, человече! — гулко раскатился по комнате глубокий баритон рыцаря-адепта Михаила. — Душу людскую, сходную с образом Божьим, доподлинно узреть никому не дадено, и оттого не имеется ее отражения в зерцале, яко видишь сие.

Ты, колдунец, яси тень твоей разумной души и оттого материальной тени не отбрасываешь. Ибо душа человеческая есть вечный свет…

Павлуша, птенчик мой, — прецептор Михаил повернулся к ученику, — сию минуту твоя забота.

Соблаговоли запустить посолонь твой сигнум. Разогревай, вьюнош, сию бренную, покамест живую неразумную плоть, извлекая из нее магическую скверну и естественную порчу богоспасаемым чела движителем.

На сей раз багровый луч малой интенсивности принялся плавно скользить слева направо челночными движениями по материальному телу колдуна Волынского и его прочим анатомическим комплектующим…

— Таперича, неофит, собирай, зашивай кабинет-министерскую требуху до степени телесной целости и сохранности, — распорядился адепт.

Засим рыцарское напутствие и духовное благословение получил светящийся силуэт, все так же столбеневший в неподвижности:

— Благословен Бог наш, изволивый тако. Артемий Волынский! Силою Господа нашего предаю тебя Сатане во измождение плоти, дабы дух твой был спасен в День Гнева Господня.

Тебя ждут в тайной канцелярии ея императорского величества дьяволицы Анны Иоанновны. Караул прибыл. Да будет воля Божья яко на небесех такожде на землех!..

Из теургического видения рыцаря Филиппа выбросило одним рывком в иную, более для него привлекательную реальность пространства-времени.

«Что есть плоть и что есть дух, если реалистичное действительно, а действительность реальна? Рационально и сверхрационально. Патер ностер, пять минут линейного обыденного времени сравнялись с сорока или пятьюдесятью минутами ретрибутивного видения, недоступного полнозначному истолкованию.

Чашечка кофе с коньяком сейчас ох как не помешает. С чувством и с толком. Во рту пересохло после всех этих анатомических извращений, тошнотно вонючих кишечных вивисекций.

М-да, в самом-то деле, по-гречески словцо «анатомия» означает «рассечение», из рака ноги…»

В неудержимом стремлении поскорее добраться до кофе с французским «мартелем» Филипп резво отправился на кухню. Там Настя ритуально и технологично занималась приготовлением кофейного удовольствия, что не воспрепятствовало ей с ходу определить душевное состояние мужа.

— Видением шандарахнуло? Чувствую, ей-ей, со мной оно как-то связано.

— Не совсем, Настена. Но визионику мне навеял твой бесподобный сигнум. Могучая штука, надо сказать, Солнцеворот Мниха Феодора, подаренный тебе Пал Семенычем на свадьбу.