Иван Катавасов - Ярмо Господне

Особливо волшебная власть над скотами тебя привлекала. Коней ты навыучился понимать, пользовать их от скотьих хворей, псов к порядку приручал.

Складно это у тебя выходило, обаятельно. Понеже Бог скотине разумной души не дал и замест ее у тварей бессловесных один пар, сиречь инстинкты в науке именуется.

Вот бы тебе на том умении да имении и остановиться, Артемий Петрович, коли достигал ты волшбой приязни у животных неразумных. Блажен муж, иже скоты милует.

Ан нет, ловцом не зверей, но человеков ты в себе возомнил. Людским обаяником обернулся. Власти немеряной взалкал, случись то над слабыми альбо над сильными мира сего.

От того ты на императрицу Анну Иоанновну бесчестный приворот наслал с заклятием обаятельным. Царицына полюбовника Бирона лиходейным мороком охмурил. На вице-канцлера графа Остермана срамную французскую болесть навел сиречь люэс в медицине именуется.

Набольшего сановного чина ты достиг, ворожей. Но власть министерская твоя не от Бога, но от Дьявола проистекает, от пронырства и пройдошества сатанинского.

Здоровую девку-калмычку изуродовал ты богомерзостной волшбой, в карлицу сократил, государыне ее подсунул яко шутиху Буженинову. Вот они обеи для тебя и стараются, не выходя из твоей воли, обаяник нечестивый.

Дворовую крестьянскую бабу во зверя-сатира чародейно обратил — бедняга вся диким волосом заросла с бровей до самых пят. Ты и ее в царские шутихи намечаешь, колдунец-поганец, яко уродицу с волосатыми грудями…

Рыцарь-адепт немного помолчал, печально вздохнул, глянул на помощника.

— Павлуша, птенчик мой, приступай с Богом. Крутани его, сукина сына, справа налево Солнцеворотом достославного мниха Феодора.

— Достойно ли, Михайла Андреич? — усомнился неофит в столь экстраординарном воздействии на колдуна.

— Достойно и праведно есть, Павлуша. Поелику справедливой муки сей богомерзкий колдунец покуда не чует, заклял он себя пронырливо от малой боли, — снизошел до объяснений прецептор и подкрепил свои доводы беспрекословной конъюрацией. — Верти-верти твой сигнум сиречь знак и зрак, вьюнош.

Крути покруче! Гони прочь бесов волхования! Изыди, Сатано!

Незамедлительно комнату озарила багровая вспышка, и под хруст костей концы призрачного андреевского креста немилосердно изогнулись свастикой против часовой стрелки, с мерзким звуком переломав колдуну голени и предплечья.

Адепт живо приблизился к телу, корчащемуся от нестерпимой боли, и неуловимым зигзагообразным движением кривой татарской сабли глубоко и высоко вскрыл торс чародея. Извивающиеся кишечные внутренности тут же обрушились на пол, увлекая за собой печень, почки и сокращающийся желудок.

— И зловонное нутро у него расселося, — невозмутимо прокомментировал рыцарь-адепт Михаил. — Ощути и осознай, волхователь, плотскую смерть предателя Иуды из Кариота-городка.

Мука сия тебе, бывый обаяник, в назидание и поучение. Дабы не смел ты на дыбе в тайной канцелярии предать, лживо оговорить кого из твоих знакомцев и конфидентов по разговорцам политицким. Предательство и доношение суть бесчестье и мерзость во все времена у всех народов мирских.

Подобным чревосечением на дальних Ниппонских островах сгубившие честь воины, яко именуемые самураи, живота себя лишают, издыхая в муках и зловонии блевотном… Гной яси и кал яси тела тварные в нутре своем…

Облегчи телесные страдания сиречь мнимую ниппонскую сэппуку бесчестного грешника, Павлуша. Зрю в ясности: он кое-чего осознал и тягостью положения своего проникся…

Команда старшего по чину и званию была моментально принята к исполнению. Даже с виду очень холодный голубой луч, вырвавшийся из перстня рыцаря-неофита Павла, проникновенно и прочно заморозил распахнутые настежь внутренности колдуна до заиндевелого состояния. Тем не менее благоухания и полной антисептики в закрытом помещении не получилось.

«Патер ностер! запашок как на мясохладобойне. Зато мухи, мухи-то на кишках утихомирились и заледенели», — дал собственный довольно предвзятый комментарий происходящему у него в ощущениях рыцарь Филипп.

— У потомков, замерзелых в говенном материализме, в свойстве забывать о былых пороках, телесных да тварных, — тем временем вновь обратился к назидательным увещеваниям рыцарь Михаил, сообразно ритуалу очищения и экзорцизма. — Тебя будут не говном, а добром поминать люди, иже безвинну жертву гнусного временщика Бирона.

Ан страдания твои плотския, Артемий Петрович, и потуги политицкие въяве токмо видимость бездуховная. О душе тебе след озаботиться, о духовном миропонимании вечного, а не прожекты малограмотные кропать, бесов честолюбия тешить.