Энн Райс - Талтос

— Я думаю… — ответил Майкл. — Я думаю о том, что имеет смысл сделать… Она ведь новорожденная и должна слушать, поэтому те, кто ее окружает, должны стать ее учителями, а когда пройдут годы, когда она станет старше, то…

— А что, если Эш так и умрет, ничего не узнав? — спросила Роуан. — Ты помнишь его слова? Что они значили, Майкл? «Танец, круг и песня…» Или ты веришь в то предсказание в пещере? Если веришь — а верю ли я, не знаю, — но если ты веришь, тогда что? Мы потратим жизнь на то, чтобы не подпустить их друг к другу?

В комнате окончательно потемнело. На потолок осторожно ложились бледные полосы света. Мебель, камин, сами стены исчезли. А деревья снаружи, освещенные уличными фонарями, все так же сохраняли свой внешний вид и краски.

От неба осталось совсем немного — всего лишь несколько пятен цвета розовой плоти.

— Мы спустимся вниз, — сказал Майкл. — И выслушаем их. А потом, возможно, только возможно, мы созовем всю семью. Попросим прийти всех, как когда ты лежала в постели и, казалось, не сегодня завтра умрешь… Они нам нужны. Лорен, и Пейдж, и Райен, да, Райен, и Пирс, и Старуха Эвелин…

— Может быть, — откликнулась Роуан. — Знаешь, что будет? Они посмотрят на нее, на ее несомненную невинность и юность, а потом посмотрят на нас, гадая: «Это что, действительно правда?» — и примутся уговаривать нас самостоятельно принять решение.

Майкл осторожно соскользнул с кровати, боясь тошноты, и пробрался в темноте от столбиков балдахина к узкой, отделанной белым мрамором ванной комнате. Воспоминания вернулись — о том, как они впервые пришли в эту часть дома, он и Роуан. Тогда он еще только собирался на ней жениться. А здесь валялись мелкие осколки разбитой статуэтки, на белых плитках, которые теперь проявились в слабом, бесцветном свете. Голова Девы, покрытая вуалью, отломилась от шеи, и еще одна маленькая гипсовая рука… Что это было? Дурное предзнаменование?

Боже, а если Эш ее найдет? А если она найдет его! Боже… Но ведь это им решать, разве не так?

— Это не в наших силах, — прошептала из темноты Роуан.

Майкл наклонился над раковиной, открыл кран, ополоснул лицо холодной водой. Поначалу из крана лилась почти теплая вода, но потом струя пошла глубоко из-под земли и стала по-настоящему холодной. Наконец он вытерся, безжалостно хлопая себя по лицу, потом отложил полотенце, сбросил пиджак, мятую рубашку, насквозь провонявшую потом, отерся насухо и взял с полки разрекламированный дезодорант, чтобы уничтожить тот запах. Он гадал, мог ли Эш тоже воспользоваться чем-то таким и совершенно уничтожить собственный запах, чтобы они не подхватили его при прощальных поцелуях, которыми он их одарил.

А в древние времена? Могли ли женщины человеческого рода улавливать запах мужчин, пробираясь сквозь леса? Почему мы утратили этот дар? Потому, что запах больше не предвещает опасности. Для Эрона наемный убийца и просто прохожий были одинаковы. Да и какое отношение имеет запах к двум тоннам металла, вбившим Эрона в стену?

Майкл надел свежую рубашку и поверх нее — светлый легкий джемпер, чтобы все скрыть.

— Пойдем прямо сейчас?

Он выключил свет и всмотрелся в темноту. Ему показалось, что он видит очертания склоненной головы Роуан, блеск ее темно-бордового жакета, а потом, когда Роуан повернулась, действительно возникло белое пятно блузки. Да, южанка во всем, такая совершенная…

— Идем, — сказала она низким властным голосом, который тут же заставил Майкла вспомнить о прежних временах и бурных ночах с ней в постели. — Я хочу поговорить с ней.

Библиотека. Все уже были там.

Когда Майкл вошел в дверь, Морриган сидела за письменным столом. В белых викторианских кружевах, украшавших высокий воротник и пышные манжеты, с камеей у горла она выглядела царственно, а пышная юбка из тафты поблескивала за красным деревом стола. Копия Моны. А Мона, в более нежных и скромных кружевах, приютилась в большом кресле, так же как в тот день, когда Майкл умолял Райена и Пирса помочь ему найти Роуан. Мона, сама еще нуждавшаяся в матери и, безусловно, в отце.

Мэри-Джейн выбрала для себя другой угол. В розовом наряде она выглядела безупречно. «Наши ведьмочки выбрали пастельные тона», — подумал Майкл. И бабушка. Он и не замечал, что она тоже была здесь, в углу дивана, пока не наткнулся вдруг взглядом на ее маленькое сморщенное лицо, веселые маленькие черные глаза и окруженную морщинами улыбку на губах.

— А вот и они! — театрально возвестила она, протягивая руки к Майклу. — Подумать только! Ты ведь тоже Мэйфейр — по линии Джулиена. Мне следовало бы знать. — Она потянулась к нему, ожидая поцелуя, и от ее стеганого халата, какие позволительно носить лишь очень старым людям, поплыл запах сладкой пудры. Потом старушка обратилась к Роуан: — Иди-ка сюда, Роуан Мэйфейр. Я расскажу кое-что о твоей матери. Она плакала, когда рожала тебя. Все это знают. Она кричала, когда тебя забирали из ее рук, и уже никогда не стала прежней, никогда.