Юлия Славачевская - Люблю. Целую. Ненавижу. Кэмерон

Мы сели в машину и отправились домой. Ощущение отстраненности постепенно захватывало мой ум.

Я понимала, что, несмотря на эпатаж, Кэмерон в ужасной форме: с таким камнем на сердце он за полгода, максимум за год сожжет себя и не выживет. Инфаркт около тридцати? Все возможно, если так настойчиво гробить себя.

Кэмерон, Кэм, ну почему ты такой максималист? Все или ничего — разве подходящий девиз? Но и я не лучше. Хочу звезду с неба. В мире миллионы, миллиарды мужчин, а мне нужен только один, для которого я опасность и угроза. Глупо, верно? Нашла себе почти непосильную задачу. Но мысль, что мой Кэм достанется кому-нибудь, пробуждала во мне уродливую смертоносную ревность.

Ночь я пролежала без сна, глядя сухими глазами в потолок. У меня просто не осталось сил. Ни для чего. Все, ради чего я жила, рассыпалось вчера, как карточный домик. Он не тело мое изгваздал, он душу мне испоганил.

Все, что было светлого во мне, сейчас растворялось в холодном разуме. Я опять становилась бездушной машиной. Так было проще жить. Намного проще…

— Ди, — заглянул ко мне утром с трубкой в руке Гарри, — звонит мистер Маноло…

— Меня для него нет, — сказала я, даже не удивившись собственной отстраненности.

Друг вздохнул и исчез, чтобы вернуться к обеду. Он принес мне поднос с едой и новость:

— Твой Маноло сейчас сидит в фойе и просит о встрече. Говорит, что не уйдет, пока не поговорит с тобой.

— Мы уже поговорили вчера, — перевела я безразличный взгляд с потолка в окно. — Больше говорить не о чем. Если он не уйдет, вызови полицию.

Гарри осторожно поставил поднос на кровать и ушел.

За две недели, прошедшие после случившегося, Кэмерон пытался увидеться со мной каждый день, но я не могла. Что-то надломилось во мне, умерло. Я точно знала, что в том состоянии, в каком я нахожусь, не смогу удержаться, чтобы не причинить ему боль, уничтожить, растоптать. Люди такие хрупкие существа… они так легко ломаются…

А потом Кэмерон пропал. Ни звонков, ни попыток встретиться. Просто пропал, как и не было. Меня это не особо беспокоило. Меня теперь вообще мало что беспокоило. Я проводила целые дни на балконе или у себя в кабинете, созерцая рассветы и закаты мегаполиса и разыгрывая комбинации по захвату этого мира. Но все эти многоходовые интриги и абстрактные расчеты, блицкриги, лишенные для меня всякого внутреннего интереса, быстро приедались. Зачем пытаться завоевать мир, который тебе не нужен? К чему, если не осталось главного?

В какой-то из дней раздался звонок из дома престарелых.

— Мисс Доусон, — сказала усталым голосом милая женщина-администратор, — сегодня ночью умерла миссис Марии. Она кое-что оставила вам. Не могли бы вы забрать?

— Конечно, — согласилась я. — Буду через пару часов.

Если честно, то ни одна жилка не дрогнула от этого известия. Ничто не тронуло душу. И осталась ли у меня душа? Или был лишь хитроумный расчетливый мозг, способный просчитывать все и всех?

Через час с небольшим я стояла в опустевшей комнате миссис Марни, которая тихо отошла во сне, отправившись в другой, надеюсь, лучший мир. Я держала в руках любовно связанную ею жилетку из козьей шерсти, к которой была приложена записка, написанная неровным старческим почерком:

«Дорогая моя девочка. Надеюсь, ты сейчас не льешь слезы по старой Марни? Поверь, моя смерть того не стоит. Я ушла к своему ненаглядному Стивену, и теперь все будет хорошо.

Я всегда молилась за тебя, дорогая, и буду молиться и дальше, если у меня будет такая возможность. Пусть будет милостив к тебе Господь и пусть ведет тебя по жизни правильной дорогой.

Прими от меня этот маленький сувенир на память. Пусть моя жилетка согревает тебя в холодную погоду.

Но, девочка моя, лучше всего найди своего настоящего мужчину, который согреет тебя и всегда будет рядом. Если ты сможешь иметь такую же любовь, какая была у нас со Стивеном, я буду спокойна за тебя.

Люблю и благословляю тебя всей душой. Лора Марни ».

И меня прорвало. Маленькая бесхитростная женщина, прожившая обыкновенную, ничем не примечательную жизнь, смогла всего несколькими добрыми словами, идущими от самого сердца, достучаться до той моей светлой части, которую я погребла где-то глубоко внутри и уже не надеялась на ее возвращение.

Мир вокруг меня затуманился, потерял резкость, глубокое внутреннее отчаяние схлынуло, растаяло от чужого душевного тепла. Я вытерла выступившие слезы.

— Мисс Доусон, — заглянула в комнату администратор, худенькая испанка с озабоченным выражением смуглого лица, — вы в порядке?