Д Кузиманза - Ну и что, что тролль[СИ]

— А я поверила, что они — бездухи.

— Им далеко до бездухов. Послушайте, леди Элизабет… — Айвен немного замялся, и она взглянула на него с вежливым удивлением. Поэтому он и не спросил у неё то, что занимало его уже несколько часов — с того мгновения, как она странно повела себя в корчме. Почему она — его жена? Что связало высокородную леди, так гордящуюся своим родом, и его, пусть мага, но отнюдь не важного лорда? Любовь? Но он всё меньше верил, что она его любит.

Наверное, он изменился в лице, потому что жена всё-таки поинтересовалась:

— Вы хотели меня о чём-то спросить?

— Нет, — солгал он, — но мне, знаете ли, очень жаль, что я причинил вам столько хлопот и заставил переживать.

— Вчера? — слегка удивилась она.

— Нет, вообще.

— Но я люблю вас и обязана заботится, как о своём муже, — леди Элизабет произнесла это так… Айвен даже затруднялся определить интонации в звучном голосе жены.

— Я очень благодарен.

— Тогда послушайтесь меня, закройте глаза и поспите. Может быть дать сонного зелья?

Он с улыбкой покачал головой и вдруг с изумлением понял, что ждёт не дождётся, когда леди Элизабет уйдёт. В чём дело? Чем она его отталкивает? Тем, что не захотела называться Бесси? Тем, что заносчиво напомнила всем, кто она? Но так ведут себя все высокородные, их так воспитывают, это, чаще всего, не спесь и не презрение к другим, а привычная манера поведения. И ведь она примчалась за ним, избитым и раненным, совсем одна, не побоялась опасностей пути, плакала, увидев его в жалком состоянии, заботилась о нём здесь, в гостинице! Так в чём дело?

— А в том, что когда она приехала меня спасать, то была милой, непосредственной, ласковой, такой, что лучше я и пожелать не мог. Но с тех пор она изменилась просто на глазах, стала сдержанной, холодновато-вежливой и очень хорошо воспитанной леди, — сказал Айвен тихо вслух, как будто так ему легче было делать выводы из каких-то мыслей.

А леди Элизабет вернулась в свою комнату, бесцельно прошлась по ней и остановилась перед зеркалом.

"Ну, и чего ты добилась? — насмешливо спросило её изображение. — Почему ты смолчала? Хотя я не знаю, в чём ты можешь его упрекнуть?"

— Я чувствую себя так, будто охватывает меня безумие, словно я перестаю господствовать над моей жизнью. Сначала было ощущение пустоты и покорности, а затем ярость и крик. Я расскажу тебе всё… Это будет история моего путешествия и моей тайны, которая была во мне самой, и моей судьбы, которая почему-то свернула на другую дорогу.

Замечательное летнее утро звенело птичьими трелями, а я навсегда уезжала из моего родного дома. Я оставляла его, не зная куда иду. Я не хотела уходить, но никто, не попросил меня, чтобы я осталась. До последнего момента я ожидала, чтобы родители вышли и позвали меня назад. Я послушала бы их? Нет, конечно. Но знали ли они об этом? Или не хотели знать: лучше сбыть с рук строптивую и непокорную дочь, даже если она уже жалеет о своём выборе!

А я отдавала себя безгранично, слепо.

Когда я паковала свои вещи, мне не хотели дать приличного сундука или сумки. Наконец, нашлась какая-то большая плетёная корзина. Я положила в неё свои вещи, немного их было: смена одежды, пара колец и три ожерелья в крохотном ларце. От остального я отказалась: таково было условие моего отъезда.

Мы попрощались холодно, они ни о чём не спрашивали. Чтобы прервать молчание, я стала заверять их, что не должны обо мне тревожиться, как будто их это волновало.

Карету прислал Маркус, но там, куда я приехала, не было ни дома, ни замка. Кучер выставил мою корзину прямо на обочину, с минуту смотрел, что я буду делать дальше, а потом уехал не оборачиваясь.

Проходили часы, наступил вечер, я сидела на своей корзине — леди на корзине! — беззаботно напевая песенку и глядя в небо. Пыталась прочитать тогда, какая судьба записана для меня в звёздах. Не было во мне ещё страха, только много веры, убеждения, что случится что-то хорошее. Я чувствовала себя даже счастливой, освобожденной от вечной чопорности и условностей. Когда сделалось уже совсем темно, появился Маркус.

Неожиданно, ниоткуда. Не ожидая моего приглашения, присел, и остальную ночь мы разговаривали. Это была странная, магическая ночь, во время которой измениться должна была вся моя жизнь. Тогда я не допускала, что через нескольких лет я буду в растерянности и злости, даже мысленно не в силах разыскать нашего дома на холмах.

Под утро приехала та же карета, Маркус взял меня за руку и отвез к себе. То, что было между нами, полно было страсти и восторга, но не было в этом любви, которая дает ощущение осуществления. Не раз я пыталась понять, в чём тайна этого ощущения, искала его в себе и не умела найти.