Василий Блюм - Мычка

— Но ведь это неправда! И я докажу, первый скажу свое имя.

Хозяин замахал руками, так что капельки слизи и чешуя полетели во все стороны, воскликнул:

— Не надо мне твоего имени. До этого как-то обходился, и впредь обойдусь.

— Но почему, почему? — вскричал Мычка, ощущая, как от происходящего голова идет кругом.

Глядя в наполненные недоумением и обидой глаза гостя, хозяин поморщился, забарабанил пальцами по столу, но, не выдержав вопрошающего взгляда, отвернулся, сказал с раздражением:

— Ты, я вижу, парень не плохой, зла в тебе нет, разве глупость. Только, вы живете по своим правилам, мы — по своим. Я не знаю, сколько из сказанного о твоих соплеменниках правда, а сколько ложь. Возможно, все что говорят о лесной нечисти — выдумки, страшные сказки, но может быть и наоборот. И я не хочу проверять на своей шкуре и шкуре детей, как все обстоит на самом деле. И без того соседи волком смотрят, что тебя приютил, за спиной шушукаются, разве вслед не плюют. Так что давай договоримся, пока остатки отрабатываешь — ведешь себя тише воды, вопросов не задаешь, нос не в свое дело не суешь. Я тебя за это кормлю, в сарае держу, да местных отваживаю, чтобы не прибили ненароком. А как время выйдет, получишь свои пожитки и уйдешь, как пришел — тихо. — Заметив, что Мычка уже открыл рот для вопроса, он вдруг грохнул рукой по столу с такой силой, что звякнула посуда на печи, рявкнул: — И не прекословь! Я все сказал.

Заканчивали работу в молчании. Даже пришедшая вместе с выводком детей хозяйка не добавила оживления. Мельком взглянув на работников, хозяйка ушла в дальнюю комнату, чем-то приглушенно загремела, а когда самый маленький, рыжеволосый, с пятнышками конопушек на носу, парнишка задержался в дверях, прикрикнула, да так строго, что, вытаращив глаза, ребенок поспешно метнулся за занавеску.

Проследив краем глаза за улепетнувшим малышом, Мычка лишь вздохнул. Попытки наладить отношения с местными неизменно заканчивались провалом. Но, как бы не отворачивалась удача, в глубине души он продолжал надеяться, что не все жители деревни таковы. Возможно, приютившему его мужчине, хозяину дома, когда-то довелось общаться с лесными охотниками, и эта встреча оставила неприятный след. Возможно те парни, с кем он сошелся в поединке, с детства росли под страшные сказки о лесном народе, что и не народ вовсе, а жуткая нечисть. Но кто-то же должен думать по-другому. И он даже догадывается кто. Не знает точно, но чувствует. Прекрасная незнакомка, чье имя он так и не осмелился спросить у хозяина, наверняка считает иначе. Не может не считать. Слишком чиста, слишком прекрасна. Нужно лишь осмелиться, подойти, заговорить, рассказать о себе все-все. И она поймет. Не может не понять. Ведь красота всегда идет рука об руку с мудростью.

Увлеченный фантазиями, он работал все медленнее. Хозяин поглядывал строго, осуждающе кряхтел, наконец не выдержал, проворчал:

— Экий ты нерасторопный, едва шевелишься, того и гляди, под лавку сковырнешься. Коли устал — иди в сарай, не занимай место. У меня еще работы…

Мычка развел руками, произнес виновато:

— Я пойду, отдохну немного, и сразу вернусь.

Хозяин отмахнулся, бросил сердито:

— Давай-давай, да захвати миску с печки. Заодно и поешь.

Мычка подхватился, благодарно кивнув, направился к печи. Увлеченный работой, он и не заметил, как проголодался. Желудок предвкушающе квакнул, а рот наполнился слюной, когда в руках оказалась полная горячей похлебки миска. Повернувшись к хозяину, Мычка взглянул с вопросом, но тот лишь мотнул головой в сторону выхода. Осторожно, опасаясь расплескать, Мычка выбрался в сенцы, не глядя, надел сапоги, вышел наружу.

За работой да разговорами время пролетело незаметно, и Мычка с трудом дошел до сарая, в сгустившихся сумерках двигаясь едва не на ощупь. Дверь захлопнулась за спиной, отрезая от промозглого ветра и деревенских шумов. За несколько дней Мычка настолько освоился в сарае, что наизусть выучил в каком из углов что лежит, и где именно нужно нагибаться, чтобы не врезаться в провисшую потолочную балку.

Опустив миску на топчан, Мычка устроился рядом, подался вперед, так что исходящий от похлебки пар согрел лицо, а вкусный рыбный запах защекотал ноздри, некоторое время сидел, наслаждаясь предвкушением трапезы, наконец, не выдержал, выхватил ложку, зачерпнул, забросил в рот. Пока по языку разливалось горячее, проникало в глотку, неся с собой насыщение и жизнь, голова опустела, лишь сладким звуком отдавался стук ложки, да плеск падающих в миску капель. Когда же ложка заскребла по дну, а желудок наполнился приятной тяжестью, мысли вернулись вновь.