Максим Далин - Слуги Зла

- За свободу, - поправил я.

- За свободу убивать, пока не убьют тебя?

- За свободу выбирать себе идеалы, пути и все остальное самостоятельно.

- Ты думаешь, - спросила она с безмерным презрением, - человек способен не ошибиться в выборе?

- За свободу любить, кого захочу, - сказал я. Кажется, это прозвучало глуповато, но я не знал, как высказаться иначе. Государыня рассмеялась.

- Твари из пещер более достойны любви, чем я?

- Да! - крикнул я. - Они живые, а ты - нет! Они все понимают, и, я надеюсь, поймут и люди!

- Это смешно, - надменно сказала королева Маб. - Вечная юность, вечная красота и вечный душевный покой - это любимые мечты людей. Я им это даю. Чем ты это заменишь?

Я замолчал. Я не знал. Я снова чувствовал абсолютную человеческую беспомощность. И тут тяжелая горячая ладонь легла на мое плечо - я вспомнил, что не одинок в этом месте сплошной красоты и сплошной лжи.

- Пойдем, Эльф, - сказал Паук. - Спорить с ней нельзя. Все это обман, но мы ей не объясним. Чтобы понять, душа нужна, так что просто пошли отсюда. Она нас не остановит. Ты с ней уже справился.

- Вас остановят мои воины, - сказала Государыня, и ее голос дрогнул от гнева. - Ты не смеешь говорить в моем присутствии, тварь.

- Воины - это да, - усмехнулся Паук. - Воины - это конечно. Людей ты можешь послать убивать. Или подыхать. Это тебе не впервой. А что ты можешь без людей? Мы с людьми - твари, конечно, смертные и убогие, но мы вот можем сами что-то изменить, а ты - нет.

- Это - правда?! - спросил я, чувствуя, как кровь приливает к щекам. - Скажи, Государыня, это правда?!

Государыня промолчала. Мне показалось, что ее человеческая видимость потускнела, становясь больше похожа на тень. Я толкнул Паука плечом, и он ответил мне тем же.

Королева Маб повернула единорога и скрылась в зарослях иллюзорных цветов. Время возобновило свой бег. Я огляделся, чувствуя страшную, тяжело описуемую усталость.

Солнце все так же, золотыми потоками, лилось сквозь ветви мэллорнов на окровавленную дорожку. Мертвый рыцарь лежал у моих ног - и я содрогнулся от жалости к этому мальчику, отдавшему душу и жизнь за прекрасную грезу. Рядом с мертвецом беззвучно рыдал художник. Он показался мне не намного более живым, чем убитый рыцарь - но я не знал, как ему помочь.

Я обернулся. На песке валялись ветки, срезанные мечом; на ветках лежал еще один рыцарь, держась обеими руками за нож, торчащий из горла. Третий скорчился на почерневшей от крови траве. Из кустов виднелись ноги в эльфийских сапожках; красные капли смотрелись на безупречных листьях, как рубины на малахите...

- Эльф, - окликнул Паук. - Задира...

Шпилька сидела на земле, обнимая Задиру. Задира прижимал к груди ладони, но кровь текла сквозь пальцы. Он смотрел на нас с Пауком восхищенно и пытался ухмыльнуться.

Я сел на песок рядом с ними. Паук вытащил из торбы банку с бальзамом и кусок холста.

- Вы ее сделали, - сказал Задира сипло. - Мы с ней еще разберемся. Знаете, парни, когда договоримся с людьми насчет войны... - и закашлялся.

- Заткнись, а? - сказал Паук, расстегивая его куртку. Меч прошел ниже стальной пластины, под ребра, справа. - Притягиваешь ты эльфийское оружие, что ли...

Потом он и Шпилька обрабатывали рану, а Задира пытался описывать наши будущие победы. Я вытирал кровь с его губ и пот - со лба, и думал, что вся эта лучезарная фальшивая прелесть не стоит, в сущности, одной-единственной настоящей жизни...

Задира твердил, что он может сам, что он пойдет сам, что он - урук-хай, и ему все нипочем, а мы с Пауком тащили его до границы Пущи и через ручей, который был для нас по-настоящему кровавым. Шпилька с метательными ножами наготове прикрывала нас - но никто не попытался нас преследовать.

Потрясающая красота Пущи казалась нам тряпичными цветами на фоне неба, намалеванного на холсте.

Когда мы шли мимо ясеней, убитых эланором, Задира сказал: "Ребята, остановитесь на минуточку - мне не отдышаться", - снова закашлялся, и кровь у него изо рта потекла струей...

Мы донесли тело Задиры до предгорий и похоронили среди камней, чтобы его тень осталась в горах. Шпилька молчала и кусала губы. Паук выдалбливал своим ножом на камне руну "доблесть". Я плакал, было никак не остановиться. Вместе с жизнью Задиры из моего сердца вырезали кусок живого мяса. Все казалось неважным; я ненавидел Пущу, ненавидел ее рыцарей, спесивых, забывших родство холуев, ненавидел людей, готовых продаться за морок с потрохами, ненавидел войну... Лешачка спросила: "Неужели они более достойны любви, чем я?" - а я за каких-то полгода полюбил Задиру больше, чем лешачку за триста. Не по принуждению, не за неестественно прекрасную внешность, не из подлого желания что-то с этого иметь - просто за то, что он был, за его душу...