Максим Далин - Слуги Зла

Я отстранился так, чтобы видеть его лицо. Паук смотрел на меня спокойно и тепло; я решился.

- Ты все видишь, - сказал я. - Ты все понимаешь, дружище. И если ты увидишь, что я меняюсь, что я вас продал - убей меня. Не жалей. Если у меня не хватит сил сопротивляться в Пуще - то уже не хватит ни на что. Убьешь?

- Уверен? - спросил Паук, ткнув меня кулаком в колено.

- Уверен, - сказал я, отвечая на тычок. - Пойми, Паук, это будет значить, что Дэни уже умер, что его души больше нет, так что ему ты ничего дурного не сделаешь. А существовать, как красивенький раб Государыни, я не хочу. Я могу на тебя рассчитывать?

- Угу, - кивнул Паук, становясь печальным. - Поспи. Тебе надо, чтобы голова была ясная, - и принялся разматывать веревочку.

- Я - прямо тут, ладно? - спросил я и, укутавшись в плащ, улегся головой на его колени - с дальним прицелом, с некоторой надеждой, что близость орка помешает королеве Маб забрать мои сны. - Тебе не мешает?

- Не особенно, - сказал Паук, растягивая веревочку между пальцами. - Спи, я понял.

Было изрядно неудобно; я засыпал долго и тяжело, но спал без снов.

Ранним утром мы охотились на сонных кекликов и фазанов, а потом пекли их в золе. Репейник разделил с нами этот завтрак, потом мы грустно расстались.

- Я дальше не пойду, - сказал Репейник, и было заметно, что эта перспектива его огорчает. - Не хочу вам обузой быть. Эльф, ты возьми мой нож, на удачу, а?

- Свой не предлагаю - у меня эльфийский, - сказал я. - Возьми мои метательные ножи. Мне когда-то друзья подарили, а у меня таланта нет, как видно. Ты и левой рукой научишься, а у меня и правой не выходит.

Репейник ухмыльнулся всепонимающе и мило:

- Все наши желают вам удачи, ребята.

Мои бойцы обнюхались с ним, я хлопнул его по спине - и моя команда направились вниз по склону, а Репейник пропал в зарослях почти в тот же миг.

- Порядочный был боец, жалко, - сказал Паук. - Но проводник он тоже порядочный.

Мы спускались до полудня, потом шли через предгорья. Перелесок состоял в основном из ясеней и ив, все прогалины густо заросли папоротником; я бы сказал, тут уже начиналась благословенная земля, если бы у меня сейчас повернулся язык назвать Эльфийский Край благословенной землей. Мне было болезненно не по себе. В памяти всплывали обрывки гимнов Гилтониэль, каких-то слышанных баллад, я все время ждал, что из ивовых кущ вдруг появится единорог, несущий на спине Государыню - не знаю, боялся я этого или жаждал втайне от самого себя. Тупая, нудная боль в душе походила на нудную боль от раны, когда хочется врезать по больному месту кулаком от бессилия и злости на рану и на себя. Мне хотелось бы слушать болтовню ребят, но они настороженно молчали, шаря глазами по сторонам. Я понимал, что это идеальное поведение, но досадовал.

- Кровью несет, - вдруг сказала Шпилька, снизив голос. - Еще чем-то противным, и кровью. Только странно как-то.

- Кровавый ручей, - сказал Паук. - Не чьей-то там кровью, а будто кровью вообще. Железом.

Мы вышли из ивняка - и взглядам открылось восхитительное зрелище. Купы чудесных цветов, хрупких, молочно-белых, сияющих в солнечном свете, образовывали кроны удивительных деревьев. Нежной листвы, золотисто-зеленой, такой же хрупкой, почти не виднелось из-за этого буйного цветения. Жемчужные гроздья, благоухающие пьяняще и сладко, свисали с нижних ветвей почти до земли, касаясь папоротников; темная кора деревьев оттеняла цветы контрастно, как черный бархат оттеняет игру перламутра... Шпилька присвистнула.

- Ах, Барлог возьми, - пробормотал Задира. - Паук, это что ж...

- Угу, - сказал Паук. - Эльфийский вьюнок. Эланор. Мертвые деревья.

Слово "мертвые" настолько не подходило к этому буйному цветению, что я невольно усмехнулся:

- Ты, Паук, бредишь, наверное...

Паук двинул мне кулаком между лопаток, слишком ощутимо для дружеского пинка:

- Эльф, ты глаза-то разуй. И выброси из башки то, что туда уже налезло, а?

Я подошел к ближайшему дереву и присмотрелся.

Это был мертвый ясень. Светлая кора потемнела до бархатной черноты и потрескалась, в трещины виднелась такая же черная сердцевина, будто дерево выгорело насквозь. И на этом трупе ясеня, впившись нежнейшими усиками в рассыпающуюся древесную плоть, торжествующе цвели эланоры, карабкались по иссохшим скорченным веткам, обволакивали дерево сплошь, создавая видимость сияющей жизни... Я вдруг вспомнил, что когда-то давно мне приснились эти цветы и я проснулся в холодном поту.

- Пуща раздвигает границы, - сказал Паук. - Сначала всегда эланоры. А потом и ручей сдвинется. Понимаешь? Так всегда рассказывают.