Максим Далин - Слуги Зла

Я, а за мной Шпилька и Задира, побежали вперед через папоротники - и резко остановились. Ржаво-красный поток медленно катился в довольно глубокой впадине, между побагровевших камней. На его берегах ладони на четыре не росло ничего, а чуть дальше начинались красновато-белесые корни эланоров, похожие на жилки в теле животного.

Я наклонился. Из-под камней, из песка, из пологого откоса, на котором мы стояли, то там, то тут медленно сочились темно-красные струйки; камни на берегу вспотели багровой росой.

- Земля кровоточит, - прошептала Шпилька.

- Говорят, это кровь, пролитая за Добро и Свет, - сказал я, тоже невольно снижая голос.

- Угу, - сказал Паук, подходя. - Очень может быть. И уж точно - кровь, пролитая за Пущу. В смысле - кровь жителей Пущи и кровь всех прочих, кого они сами убили. Много крови, в общем.

И моя, подумал я. И та, чужая, что я пролил, сражаясь за Государыню.

Мне стало тошно, но голова странным образом прояснилась.

- Надо переходить прямо через... через эту дрянь переть, короче? - спросил Задира.

- Я, знаете, что подумал? - сказал Паук. - Мы же эту дрянь видим только потому, что Эльф с нами. Он может видеть границу, как она есть. Все эльфийские прихвостни могут видеть всякое разное, если захотят - только кто ж захочет...

- Это - Пуща, - сказал я, кивнув на тот берег ручья, где сияли мэллорны в золотом цвету. - Нам надо, Задира, переть через эту дрянь, я пер через эту дрянь босиком, когда в первый раз попал сюда... и что-то я забыл... Ах, да. Злое железо. Вы носите злое железо, ребята. Вы ужасно любите все железное - подкованные сапоги, плашки и заклепки на куртках, мечи, ножи... Вам можно совершенно безопасно... ну, или почти безопасно. И мне тоже! - осенило меня.

Я сжал в кулаке рукоять подаренного Репейником ножа и шагнул в кровавый поток. Под сапогами плеснула бурая, пахнущая железом вода, глубиной не более, чем по щиколотку. Шпилька опустила в нее руку и брезгливо понюхала. Задира сделал то же самое - и крикнул, забыв об опасности быть услышанным стражами Пущи:

- Потроха Барлоговы! Это тоже морок! Это вода, а не кровь! Она только пахнет кровью!

- Это кровь эльфов, - сказал Паук со странной усмешкой. - Это не вода, а кровь такая. Тех, у кого нет души.

- А ведь вы тоже подвержены мороку, ребята, - сказал я.

- Пожалуй, - согласился Паук. - Но не в твоей степени.

Мы перешли ручей и оказались в самом прекрасном месте на свете.

Я чувствовал, что рыцарей поблизости нет, и мои ребята чувствовали, что рыцарей рядом нет - но арши, похоже, считали, что путь свободен, а мне казалось, что королева Маб уже знает, кто пересек границу ее владений. Меня трясло от возбуждения - от ужаса и неутолимой жажды вместе; я тискал рукоять орочьего ножа, уже горячую и влажную, и мне хотелось держать так руку Паука, я только боялся ему помешать. Нож в руке и ребята рядом были единственной реальностью в дивном сне, который меня окружал. Я пытался проснуться. Иногда мне это почти удавалось.

Сложно описать, насколько совершенный пейзаж нас окружал. Серебряные колонны мэллорнов с серебристой листвой и золотыми цветами утопали подножиями в папоротнике и зарослях лилий; удивительная гармония юной листвы, рдеющих небес, солнечных лучей, запаха цветов, пения птиц наполняла душу, подобно прекрасной музыке... и все это был морок, чара. Восхитительная чара.

Мои арши с любопытством озирались по сторонам; я не заметил, чтобы мир Пущи действовал на них особенно губительно. Во всяком случае, они легко прикасались к окружающим предметам без вреда для себя.

- Оно неживое! - ахнула Шпилька, срывая цветок. - Потрогай, Эльф! Оно не настоящее!

- Как это может быть? - Задира нагнулся, рассматривая стебель, на котором цветок рос прежде. Отломил, обнюхал, лизнул. - Не знаю. Просто понять не могу. Это вообще не трава, Эльф.

Я взял цветок и кусочек стебля у них из рук. Попытался принюхаться, но мое слабое обоняние не подсказывало ровно ничего - я вообще не слышал никакого аромата от стебля, а лилия пахла лилией. Зато на ощупь они показались очень странными; растения обычно сочные и влажные, цветок подается под пальцами, на лепестках остаются следы пальцев от нажима - а эти лепестки, сухие и упругие, шелковистые, скорее, похожие на ткань, чем на живую плоть травы, оставались совершенно неизмененными, как мы ни мяли их в руках. Это были совершенные цветы; они росли не сами по себе и для самих себя, они росли с определенной целью : обитатели Пущи могли плести из них венки, собирать букеты, украшать ладьи и шатры, делать гирлянды - и все это не делало цветы безобразными. Они не увядали и не осыпались, они не желтели, не гнили, не покрывались плесенью. Они не умирали в руках тех, кто нуждался в украшениях - вероятно, потому, что не живущее не может умереть.