Елена Клещенко: Прекрасная Дева Орков

– Ты равняешь принца нолдор со зловонными орками, – Имлас сказал это излишне резко, – он, подобно многим другим, почитал Создателя Камней превыше всех героев прошедших эпох.

– Я не говорил этого, – отвечал Келион. – Но в самом деле, когда Феанор покинул Альквалондэ, Валар отвратили свои лица, как от любого деяния орков, – лишь с большей печалью, наверное.

– Как ты можешь сравнивать, – горько сказал Имлас и замолчал, не продолжив.

– Тебе, Келион, и вправду следует поискать других примеров, – заметил Нарендил. Ему тоже нравился Феанор, но, восхищаясь тем, кто владел столь многим, он и жалел того, кто столь многое потерял. – Нельзя смешать тьму со светом. Пламенный Дух был светел, орки же – дети Черного.

Келион пренебрежительно усмехнулся.

– Нельзя смешать тьму со светом? Ты ведь не скажешь, друг Нариндол, что я первый пытаюсь это свершить! О таком смешении повествует добрая половина наших песен и сказаний.

– Маэглин глядел на Идриль – и ждал,

и любовь в его сердце становилась тьмой… –

вполголоса пропел Элендар. – Да, как будто ты прав. Но начало этой истории не здесь. И кто расчислит пути зла, что приходит на место любви?

– Но все же оно приходит, – упрямо и мрачно сказал Келион.

– Сын Марвен говорил верно, – тихий голос Тингрила, как всегда, заставил эльфов взглянуть на говорившего.

Сын Марвен был Нарендил. Марвен с Эйфель Даэн изо всех дочерей Сумеречья была наиболее искусна в сложении песен. Тингрил прожил у нее несколько дней, когда вернулся после освобождения из плена. Затем он снова уехал за войском. Нарендил в эти дни был в Южном Сумеречье, с отрядом лучников, – с тех пор как Тьма пришла в движение и до самой гибели Кольца ему нечасто случалось бывать дома. Марвен рассказала сыну о странном госте немного. Он не был им родней, не могло быть речи и о любви – Марвен по сей день помнила отца Нарендила, погибшего в последний год Бдительного Мира. Тингрил после войны не появлялся в доме у Эйфель Даэн. Уже на пути к Мглистым горам Нарендил узнал, что предводитель и есть тот самый Освобожденный Пленник, гостивший у матери. «Сын Марвен» звучало похвалой, которую Нарендил принимал с удовольствием: мать он любил и гордился ею.

– Нариндол прав, – продолжал Тингрил, – в том, что орки – дети Черного. Быть может, правы и Мудрые, и Проклятое Племя пошло от эльфов, которых похитил Моргот. Только с тех пор наши пути разошлись так далеко, что проку нет толковать о родстве. Они не дети Эру и нам не братья. Что с того, что иные квэнди жестоки и несправедливы? Орел с перебитыми крыльями не станет гадюкой, падший эльф не станет орком.

– Верно! – воскликнул Элендар. – Какова бы ни была их история, ныне имя им – орки. Вы взгляните на них – где тут родство?

– Тяжелое наследство мы оставляем Смертным, – ни с того ни с сего вымолвил Келион.

С тем они и отправились спать. В шатре теплые одеяла и несколько часов блаженного покоя ожидали всех, кроме Элуина, часового. Караулить в свой черед предстояло всем – в здешних местах бывает опасно спать, если некому разбудить.

Дальнейшее касается одного Нарендила Рыжего. Его очередь была за полночь, в самую темную пору. Луна едва прибывала, и августовские звезды светили ярче нее. Нарендил с луком через плечо прохаживался вокруг лагеря. Можжевеловый дым ел глаза. Нарендил прислушивался к ночным звукам: дыхание коней, пощелкивание и трески угольев, далекое журчание ручья в камнях… Ночью ожила орочья деревушка. В каждой землянке горело по костру: то ли они еду варили, то ли пытались согреться. Тяжелый зловонный дым расползался по склону, но лишь изредка дотягивался до высоко расположенного лагеря. Зато звуки были слышны отменно: визгливые крики, плач, торжествующий рев победителя в драке… Потом грянули песню в несколько голосов, заухал барабан, и звуки его преследовали Нарендила даже в шатре, когда его сменили. Зачем им барабан, думал он, неужели они танцуют? Почему-то эта глупая мысль не давала ему покоя.

Он не мог уснуть – на грани забытья лепились из темноты хохочущие рожи орок. Все они были безобразны, каждая по-своему, и черты их расплывались, искажались, становясь еще уродливее, пока не теряли последних примет разумного существа, – и это было так мучительно страшно, что Нарендил, вздрогнув, сбрасывал пелену кошмара и видел темный купол шатра, слышал дыхание товарищей, легкие шаги часового и упрямый барабан. Затем все повторялось вновь. Самым ужасным было то, что орки в его сне говорили на Квэниа, на высоком наречии [3] «…говорили на Квэниа, на высоком наречии…» Родным языком отряда Тингрила является, естественно, «лесное наречие» – то, на котором говорят в Сумеречье, т.е., по всей очевидности, одна из ветвей Синдарина. Но и «высокое наречие» – Элдарин, «эльфийская латынь», по выражению Толкиена, – язык не вовсе чужой. На нем поют, произносят заклинания, а также, вероятно, пишут летописи. Квэнийские корни (иногда искаженные) присутствуют в именах. Имена вообще эволюционируют медленнее самого языка, а у Бессмертного Народа – тем паче. . Он забыл фразу, повторенную несколько раз, помнил лишь слово «аурэ».