Вадим Булычев: Капитан Брамы

Они, гномы, и будут этими камнями, об которые, даст Бог, жиды все свои ядовитые зубы обломают! Но нам-то срам какой! До чего дошли, в церкви на святом престоле — антихрист! Епископы, игумены; все его слуги. С утра до вечера только о деньгах и карьере думают; о чем угодно думают, только не о Христе! И как хищные волки стригут христово стадо. И плач, по земле русской, плач! — отец Василий быстрым движением закрыл ладонями лицо, как бы намереваясь рыдать, но передумал. — Ничего, Господь не оставит Святую Русь, царь уже в пути, — торжественно закончил он.

— Аминь, — тихо сказал Виктор.

— Аминь, — отозвался иеромонах и сказал с укором, — а земляных жалеть не надо. Жалостью, брат мой, вымощена ныне дорога в геенну огненную.

— Отец Василий, — Виктор преданными глазами смотрел на иеромонаха. — А мне сегодня жид под утро явился, в образе моего бывшего сектантского надзирателя… Был у нас один такой.

— Ну и чего? — голос у отца Василия вновь стал тихим и умирающим, казалось, он потерял интерес ко всему.

— Сделал, как Вы учили. Написал имя жида на листке бумаги, положил под святой крест и сотворил молитву Господу, дабы Господь, по молитвам грозного царя, всю злобу жида обратил на его голову и отправил жида в геенну. И представляете, помогло! Жид вначале раздулся от злобы, потом взял, да лопнул. Только в келье завоняло.

— Слава Богу, брат Виктор, — устало отозвался отец Василий. — Да, что там у нас с генератором?

— С генератором у нас следующее…

Кореец не договорил. Раздалось частое сухое покашливание. Это появился Гришка. Его можно было принять за карлика, лилипута — ростом с ребенка, но необычайно широкий в плечах. С непропорционально большой головой и лицом от глаз заросшим густым волосом, переходящим в окладистую бороду.

На голове у Гришки была красная вязаная шапочка. Если не считать ее, вся остальная одежда на нем имела подчеркнуто фольклорный вид. Он был в красной рубахе навыпуск, поверх рубахи темно-коричневый кафтан, штаны-шаровары такого же цвета и начищенные хромовые сапоги.

Подойдя вплотную к отцу Василию, он протянул свою широкую кряжистую руку ладонью вверх. На ладони лежал небольшой и блестящий металлический диск. С одной стороны, сбоку, в диск была вставлена трубочка и такая же трубочка выходила с противоположной стороны. Протянув диск иеромонаху, Гришка заговорил, странно выворачивая слова:

— Дырки-мочилки, отче Ва-а-силие, бла-а-агословите рыбку.

— Молитвами грозного царя, который грядет, — серьезным голосом произнес Василий и даже перекрестил «рыбку», — да благословиться сей святой образ против ига жидовского…

Отец Василий замер. Издалека долетела приглушенная барабанная дробь. Ей ответила еще одна. И еще.

— Что?! — взвизгнул отец Василий неожиданно тонким голосом. — Я же запретил!

— И я им запретил! — воскликнул Виктор.

Иеромонах и его «правая рука» кинулись к выходу из пещеры.

— Булки-бублики, — громко сказал Гришка и поднес к губам диск, словно бы намереваясь подуть в трубочку. Постояв так несколько секунд, он с неожиданной скоростью кинулся вслед за людьми, проворно перебирая короткими ножками.

Никогда не встречал такого ледяного взгляда. Даже у всемирно-известного мага, против которого мы когда-то устраивали пикеты, и то, взгляд потеплее был. Но этот…

Я его ощутил физически, буквально, спиной. Мы как раз обогнули холм, на котором располагалась село. Наша тропинка раздваивалась. Одна ветка продолжала свой бег в прежнем направлении и терялась между холмами. Другая, повернув налево, выводила к дороге на Кут. По ней мы и пошли.

Не прошло и пяти минут, как мы поравнялись с отарой овец. Животные паслись возле самой тропы. Я еще подумал, что это, наверное, те же овечки, что я видел вчера, въезжая в село. И тут ощутил на себе этот взгляд.

Нас в упор разглядывал невзрачный невысокий мужичонка, лет шестидесяти на вид. По-видимому, пастух. На голове у него была мятая широкополая, ковбойская шляпа — шляпа сразу бросилась в глаза. Довольно непривычный головной убор, для села.

Пастух стоял немного в стороне от тропы, шагах, может в двадцати, стоял совершенно неподвижно, застывший, как статуя и только смотрел. Но что это был за взгляд! Сколько в нем было необъяснимой потусторонней ненависти.

Мы невольно прибавили шаг. Метров через сто, не сговариваясь, одновременно оглянулись. Загадочный мужичонка все так же неподвижно стоял на все том же месте и по-прежнему неотрывно смотрел нам вслед.