Майя Зинченко - Монах

– Теперь уже ты убегаешь, - рассмеялась девушка, пряча неубранную утром одежду в платяной сундук. - Не подумай ничего дурного.

– Просто я уже не знаю, чего от тебя еще ожидать, - признался Клемент. - И меня это пугает.

– Ложись.

– Куда? - он сделал еще один шаг назад, ища на ощупь дверную ручку.

– Ну не на пол же, - Мирра покачала головой. - На кровать, конечно. Я хочу, чтобы утро наступило как можно скорее. А во сне время летит незаметно.

– Спи, пожалуйста. Я буду в другой комнате.

– Клемент, это невозможно. Если тебя не будет рядом то, я не сомкну глаз. Вдруг ты мне привиделся? Когда слишком долго думаешь о чем-то, мечтаешь, чтобы это произошло… Знаешь, - доверительно прошептала она, - я не переживу, если не найду тебя утром.

– Мирра…

– Неужели это так трудно? Не беспокойся, мы не будем снимать одежду, и я, в свою очередь, обещаю вести себя примерно.

– На мне и так одни брюки, - проворчал Клемент. - И потом, ты уверена, что мы здесь поместимся?

– Если ты не нуждаешься в метровой дистанции между нами, то поместимся.

Зная, что его оборона терпит крах, девушка решительно откинула покрывало и коварно спросила:

– Свет оставить?

– Зачем? Я же не ребенок.

Она с нарочитым равнодушием пожала плечами, сняла сапоги, и погасила лампу. В спальне воцарилась темнота. Мирра легла, пытаясь представить себе, что в этот момент делает Клемент. Она не видела его, слышала только неровное дыхание, а затем тяжелый, полный сожаления вздох. Монах, все еще колеблясь, стоял возле кровати. Наконец, он опустился на колени и стал молиться. Девушка различила еле слышный шепот и улыбнулась. Клемент был неисправим.

Через пять минут он решился и лег рядом с ней. Мирра прижалась к нему, опустив голову на плечо.

– Гораздо лучше подушки, - призналась она.

– Рад, что тебе нравится, - ответил Клемент, накрывая обоих покрывалом. - Благой Свет, и до чего я докатился…

– Ты не забыл, что обещал дать мне окончательный ответ на рассвете?

– Утром, - поправил ее монах. - И для меня оно начинается где-то около одиннадцати.

В ответ Мирра поцеловала его в щеку, обняла покрепче и успокоено вздохнула. Она была почти счастлива. После длинного, насыщенного переживаниями дня, ей, в самом деле, хотелось спать. Клемент, затаив дыхание, украдкой погладил ее по руке, отлично понимая, что уж ему-то заснуть сегодня вряд ли удастся.

Он слушал, как мерно бьется ее сердце, пытаясь, в тоже время, не обращать внимания на сумасшедшие удары своего. Рядом с ней было тепло и спокойно. Близкий человек, которому можно доверять, не это ли есть счастье? Простое земное счастье… И неужели Свету больше угодно, чтобы он страдал, обрекая себя на вечное одиночество? Раз он сумел примерить свою совесть с пролитой кровью, значит, сможет примириться и с этим. Не велик грех…

В эту минуту Клемент осознал, что пропал окончательно и бесповоротно. Он больше не сможет отказаться от этого тепла. Мирра добилась своего.

– И что ты во мне нашла? - одними губами, еле слышно прошептал он.

Действительно, что? Страшнее всего, если она в нем разочаруется. Разочаровать человека тек легко… А ведь он уверен, что не похож на идеальный образ, что хранится у нее в голове. Как этому помочь? Никак. Чему быть, того не миновать. Возможно, постепенно Мирра привыкнет к его внешности. Вроде бы для нее это не составляет проблемы. Снимая маску, он внимательно следил за ее реакцией, но не заметил никаких признаков отвращения или неприязни. Только искреннюю жалость.

Добрая девочка, она переживала его боль вместе с ним. Для него это было новое, такое приятное чувство. Определенно, судьба не зря привела их друг другу. Подумать только, ведь он мог остаться в трактире или разминуться с ней, или вовсе никуда не пойти, решив провести сегодняшний вечер в храме. Но уж теперь-то он ее не отпустит. До последнего вздоха будет ее защитником, другом, наставником и, и…

Нет, в этом качестве он себя никак не может представить. Не так-то просто измениться всего за пару часов. Как только он начинает об этом думать, как его голова становиться пустой и легкой, подобной стогу сена. О, Создатель, тридцать восемь лет полного воздержания - это не шутка. Интересно, а Мирра тоже?..

А даже если и нет, то, что это меняет? Ничего. Ей уже двадцать два года, и она была вольна жить, как ей вздумается. Она-то ведь не монашка. Личная жизнь Мирры его совершенно не касается. Он не имеет права осуждать ее и вообще интересоваться этой темой. Но все-таки мысль о том, что кто-то мог касаться ее, вызывает у него ярость и желание разорвать соперника на куски. В груди закипает вулкан страстей. Неужели он действительно ревнует ее? Но если есть ревность, значит, есть и любовь.