Майя Зинченко - Зов топи [СИ]

Небо в обрамлении корней подобно серому полотну, облаченному в деревянную, сочащуюся влагой раму. Дневной свет причиняет боль, но от пустого неба невозможно оторваться. Холодный воздух дерет гортань. Первый вдох мучителен и сладок одновременно. Выдыхая, он широко раскрывает рот в яростном крике. Кричит до хрипоты, до изнеможения.

Пропитанная сыростью земля сковывает слабое тело. Облизав измазанные землей губы, он почувствовал сладкий привкус разложения… Исполинское дерево — его колыбель, мертво. Гнилая древесина как клетка, удерживала его в царстве холода, корни давили на грудь, преграждая путь к свободе.

Извиваясь, словно гигантский земляной червь, он протиснулся сквозь прогнившее переплетение корней, с трудом освободил скрюченную, перемазанную грязью руку. Из глубоких порезов потекли красные струйки, оставляя следы на желтой глине. Завороженный совершенством цвета, он засмотрелся на извилистые дорожки, проложенные теплой кровью.

Хруст ветки заставил насторожиться. Погребенный в земле, в тесной колыбели, он остро чувствовал свою уязвимость. Медлить опасно. Крошащиеся комья полетели наружу, освобождая пространство. Тонкие корни густо опутывали шею и плечи — отрывая их, он разрывал последнюю связь с деревом. Освободив вторую руку, он сел на краю ямы, подставив спину колючему холодному ветру. Высохнув, недавний пленник выпрямился, держась за поросший мхом ствол дуба, в недрах которого зародилась его жизнь.

Вокруг росли деревья. Старые, молодые, они утопали в густом подлеске, покрытом серебристыми нитями паутины. Если бы не слетевшая с крон листва, здесь было бы темно, но осенние заморозки помогли деревьям растерять большую часть яркого убранства. Липы, клены, вязы, ели качали ветвями под натиском холодного ветра и устало скрипели. Почерневший ствол дуба стоял беззвучно — пустой и холодный.

Рожденный в дереве ясно понимал, что ему здесь больше не место, он лишний, но это единственное, что ему было известно. Его тело бодрствовало, но разум еще не очнулся от сна. Окончательно пробуждение не настало. Он пытался извлечь и удержать бессвязные, но столь манящие образы, всплывающие в омуте памяти. Горные пейзажи, горячее звериное дыхание, запах воды, пение птиц. Это случилось или только должно случиться? Он не был уверен.

Холод вынуждал двигаться. Острые края шишек глубоко ранили босые ступни, покрытые тонкой кожей. Вскоре он начал хромать, оставляя кровавые следы, но на остановки не было времени. Инстинкт приказывал продолжать движение, несмотря на порезы. В наступивших сумерках подлые корни не раз подставляли подножки, отчего он падал, неловко прикрывая лицо. Оступившись в очередной раз, он почувствовал, что земля под руками стала мягче. Воздух стал влажным, наполнился запахом торфа, застойной воды, гниющих растений. На смену лесу пришла топь.

Вдалеке мигнул желтый огонек костра, отразившись от черной воды заболоченного озера. Вот цель его поисков — огонь! Маленькое пламя, пожирающее сырые трескучие поленья. Оно подарит его телу долгожданный отдых, придаст сил. Ступая на кочки, поросшие острой, как нож травой, он бесшумно скользил между затопленных бездонных ям, прямиком к костру. Его мысли становились яснее с каждым шагом.

На берегу сидели трое. Старик и двое молодых парней с изумлением таращились на его нагое, перемазанное грязью и кровью тело. Это были настоящие люди из плоти и крови, а не бесплотные образы, преследовавшие его с тех пор, как он оставил колыбель. Кочки внезапно закончились, а от костра его по-прежнему отделяла черная бездна озера. Не замедляя шага, он побежал прямо по воде. Один из парней с воплем схватился за острогу, но старик кинулся к нему с протестующим криком.

— Нет! — он схватился за конец остроги и резко опустил ее вниз. — Не смей наставлять на безоружного!

— Вдруг это болотник? Видел, как он по воде идет?! Видел?! Точно болотник! — воскликнул парень, пятясь задом.

— Не неси чушь! — рявкнул старик. — Он по кочкам шагает!

— Жуткий какой… — с опаской зашептал второй. — Отец, а вдруг он не один?

— Посторонитесь-ка… — мужчина вынул из костра горящую палку и, подняв ее над головой, сделал шаг к кромке воды. — Эгей! Добрый человек! Назови себя, чей будешь?