Геннадий Башунов - Не люди

Нет. Эти глупцы никогда не пойдут на такую жертву. Он не сможет им объяснить, что иначе не выжить. Его авторитет и так пошатнулся за эти дни, а подобное предложение восстановит против него абсолютно всех.

Что ж, тогда придётся потуже затянуть собственный пояс.

Сильгия оказала ему услугу, пожертвовав собой ради смерти горожан. Теперь ему не нужно содержать её, а это много, очень много сэкономленной еды. Если бы эта тупая сука выжила, Урмеру не смог бы её убить. Вновь пришлось бы лечить эту старую злобную тварь… Хотя бы ради того, чтобы она продолжила мучиться. Это стало бы хорошим наказанием за своенравие.

Урмеру уже подошёл к Бергатту, к его центральным воротам, когда-то величественным, а сейчас… Сейчас это просто груда мусора. Весь город – одна большая груда мусора. Труп старого доброго Бергатта. Но ради памяти о прошлом величии этих улиц и их обитателей маг никогда не позволял трупным червям, могильщикам, копошиться в его останках.

Проклятые воры! Мало того, эти ублюдки привели бы других могильщиков, уйди хоть один из них с добычей. Рано или поздно они уничтожили бы поселение, хутор… возможно, выгнали нынешних жителей Бергатта на окраины долины, где те влачили бы жалкое существование, ещё худшее, чем даже у пастухов. Потом за могильщиками пришли бы поселенцы, беглые каторжники, разорившиеся крестьяне… человеческий скот, бегущий от своих господ… А за ними потянулись бы и господа, грёбаные солдаты, новые маги, все, все, все!

Могильщик должен сдохнуть. Иначе – крах. Крах исследований, крах всем его социальным экспериментам. Погибнет всё, чего он добивался. Сильгия уже втоптала в землю результаты десятков лет экспериментов в медицине, нельзя, чтобы было уничтожено остальное.

На Урмеру смотрели как на идиота, когда он, превозмогая боль, рассказывал о том, что многих пострадавших братьев и сестёр можно спасти, используя в качестве материала плоть и органы обычных людей. Он стоял напротив наспех сколоченного из переживших бойню старших магов триумвирата, несмотря на все усилия медиков с его лица сходила кожа вместе с мясом, но он, превозмогая боль и накатывающее безумие, рассказывал о своих планах, а они назвали его безумцем. Сильгия валялась рядом на окровавленных носилках, она блевала кровью и желчью сквозь повязку на лице, а они говорили, будто лучше остановить её страдания. Шемех выл, держась за двух учеников, требуя мести, а они успокаивали его, предлагая остыть и обсудить произошедшее.

«У меня есть три сотни людей, которых считают погибшими, – говорил Урмеру. – Никто никогда их не хватится. Мы может использовать их в качестве подопытного материала…».

Но они говорили, что так не пойдёт. Слишком большие жертвы. Что будет, если про эксперимент узнают?

Тогда Урмеру решил уйти. Единственное, что он забрал – новый Знак. В качестве символа того, как маги были велики когда-то, и как низко они пали после бойни. Шемех и Сильгия последовали за ним. Никто за ними не гнался, никто не пытался вернуть. Их отвергли. А потом про них просто забыли.

Покой, вот чего всегда не хватало любому исследователю. Теперь его было с достатком. Пусть они перессорились с Шемехом. Пусть пришлось экспериментировать с численностью выживших бергаттцев. Пусть ураган тогда едва не разрушил все барьеры, которые Урмеру установил, чтобы туман не заполнил всю долину. Пусть Хасл и Варл при помощи той девки-медиума едва не связались с новым орденом. Пусть… Трудности возникают всегда. Две сотни – идеальное число, чтобы жители долины при имеющихся ресурсах, без внешних связей, сыто жили себе в удовольствие. Барьеры всё же выстояли, хотя дед Викле, как там его звали, едва унёс ноги с фермы, и в результате пришлось пожертвовать лишь небольшим куском земли да построить ему новое жильё. А та мелкая сучка настолько верила ему, Другу, Учителю, Урмеру, что Хасл забил её до полусмерти, пытаясь вынудить подчиниться, и девчонка не нашла лучшего выхода, кроме как повеситься. Но гнилой плод иногда даёт здоровые всходы, и молодой Хасл убил взбесившегося…

Нет, этот росток тоже сгнил на корню. Но даже он может ещё пригодиться.

Урмеру коротко хихикнул и потёр руки. На секунду он отвлёкся от дороги и едва не угодил правой ногой в связку энергетических узлов, намертво вцепившуюся в горку медной посуды.

Проклятая остаточная магия! Ей нельзя управлять, она не связана ни формулой, ни формой, это всего лишь сгусток чистой энергии, ещё и практически необузданной. Вся эта прорва энергии просто валяется где ни попадя, напитывает старые обереги и чары, с которыми из-за бьющей через край мощи тоже невозможно работать. Пропасть энергии, выпущенная впустую, и впустую же продолжающая просто быть, оставаться на месте, словно дожидаясь какого-то часа…