Джек Вэнс - Мыслитель Миров и другие рассказы

«Я все равно зайду, Изабель. Открывай – или я проломлю дыру в стене!»

«Я тебя застрелю…»

Он смеется: «Не застрелишь ты меня… Я – твой муж».

Дверь трещит – Пул навалился плечом. Шурупы вылезают из трухлявого дерева, засов отскакивает, дверь распахнулась.

Пул с усмешкой задерживается в дверном проеме. У него черные, как смоль, волосы, острый тонкий нос, бледная кожа. Его щеки покраснели от мороза. Он выглядит, как избалованный молодой римский сенатор – и я знаю, что он способен на любое извращение, на любую жестокость.

«Привет, голубушка! Пришел тебя забрать».

Я знаю, что мне предстоит долгая, тяжелая сцена. Просить его уйти, приказывать ему убраться – бесполезная трата времени.

«Закрой дверь». Возвращаюсь к камину. Не покажу, что боюсь – не доставлю ему такого удовольствия.

Пул медленно заходит в комнату. Хомер и Мозес прижались к постели – надеются, что он их не заметит.

«Ты неплохо спряталась».

«Я не прячусь», – говорю я и при этом думаю: наверное, все-таки, за проделками молочной фермы «Кленовая долина» стоит Пул. Не иначе.

«Явился предъявить мне счет за молоко, Пул?» – тихо спрашиваю я, как будто давно разгадала его трюки.

Пул смотрит на меня с полуулыбкой. Вижу, что он в замешательстве. Но притворяется, что понял: «А как ты думала? Я еще не снял с тебя сливки».

Сижу и смотрю на него, стараясь всем своим видом выразить презрение. Пул хочет, чтобы я его боялась. Он знает, что я его не люблю. Страх и любовь – для него одно и то же, его вполне устраивает и то, и другое. Но безразличие для него невыносимо.

Уголки его губ опускаются. Выглядит это так, словно он чем-то опечален или о чем-то тоскует, но я знаю, что он начинает злиться.

Не хочу, чтобы он злился. Говорю: «Мне скоро пора спать, Пул».

Он кивает: «Удачная мысль!»

Я молчу.

Он подхватывает стул, усаживается на нем задом наперед, положив локти на спинку. У него на лице пляшут отражения языков пламени.

«Тебя почему-то все это не волнует, Изабель».

«У меня нет никаких причин волноваться».

«Ты – моя жена».

«Нет».

Пул вскакивает, сжимает мои запястья, смотрит сверху мне в глаза. Он играет со мной в кошки-мышки. Мы оба знаем, чего он хочет – и мало-помалу он продвигается к своей цели.

«Пул! – холодно говорю я. – Меня от тебя тошнит».

Он дает мне пощечину. Не слишком сильно. Но достаточно ощутимо, чтобы показать, кто здесь хозяин. Неподвижно смотрю на него; я намерена сдерживаться до конца. Пусть он меня убьет – я не покажу, что боюсь, не покажу ничего, кроме презрения.

Пул читает мои мысли и принимает их за вызов. Уголки его губ мягко опускаются. Он отпускает мои руки, садится, ухмыляется. Что бы он ни чувствовал, когда пришел ко мне, теперь он меня ненавидит. Потому что я вижу насквозь его позерство, потому что мне нет дела до его привлекательности, до черноты его волос, до белизны его кожи, до его румянца.

«Насколько я понимаю, – говорит Пул, – ты здесь развлекаешься с двумя или тремя другими мужчинами».

Я краснею – ничего не могу с этим поделать: «Думай, что хочешь».

«Может быть, только с одним мужчиной».

«Если он тебя здесь найдет, он устроит тебе хорошую взбучку».

Пул смотрит на меня с любопытством, смеется, потягивается, разводя великолепные руки, напрягая выпуклые мышцы плеч. Он гордится своим телосложением.

«Не притворяйся, Изабель. Я тебя знаю – ты все еще воображаешь себя девственницей…»

Часы бьют полночь. Кто-то стучится в дверь. Пул резко оборачивается, смотрит сначала на дверь, потом на меня.

Я испуганно поднимаюсь на ноги и тоже смотрю на дверь.

«Кто это?»

«Я… в самом деле, не знаю». Я ни в чем не уверена. Но уже полночь, наступило первое декабря. Кто еще это может быть? «Это… это разносчик молока». Делаю медленный шаг к двери. Конечно же, я не намерена ее открывать.

«Разносчик молока, вот как? В полночь?» Пул вскакивает, хватает меня за руку: «Пора платить по счету за молоко, надо полагать».

«Вот именно», – странным, сухим тоном отзываюсь я.

«Может быть, ему понравится, если я с ним рассчитаюсь».

«Я об этом позабочусь, Пул». Пытаюсь вырваться, прекрасно зная, что Пул не позволит мне делать то, чего, по его мнению, я хочу: «Пусти меня!»

«Я заплачý за твое молочко… В конце концов, дорогая, – ласково говорит он, – я твой муж».

Он отталкивает меня к стене, идет к двери. Я закрываю лицо ладонями.

Дверь открывается настежь. Пул говорит: «Ага! Вот он какой, разносчик молока…» Его голос прерывается. Слышу резкий вздох ужаса. Не открываю глаза.