Екатерина Верхова: На лезвии любви [litres]

– Ты мог быть честным с нами… – жестко произнесла я, но не смогла продолжить, услышав за спиной возмущенный голос матери:

– Ушам своим не верю! Как ты вообще смеешь винить отца?! Он сделал это для тебя! Для нас! А ты, моя дорогая, слишком привыкла к шикарной жизни, чтобы понимать, каким трудом все это дается.

Резко обернувшись, я увидела горящие возмущением глаза матери. Ее щеки налились румянцем, ноздри раздувались от тяжелого дыхания.

– Ты обо всем знала? – глухо поинтересовалась я.

– Почти с самого начала, – ответила она, задирая подбородок. – Мне твой отец не лгал.

– И ты радостно покрывала его, надеясь, что обвинения в финансовых махинациях слишком зыбкие, а за что-то другое не возмут за неимением улик? – Теперь мой голос звучал куда спокойнее.

– Эрналия, это взрослые вопросы, в которые мы не стали бы тебя посвящать. Даже решили, что тебе куда безопаснее перейти в род Роунвесских, чтобы при худшем из вариантов на тебя не пала тень!

Как же больно это слышать…

– Папа, скажи, – я решилась на вопрос, уже заранее зная, что отец ответит. – Когда ты решил выйти из этого грязного бизнеса?

– Сразу перед тем, как меня упекли за решетку, – слишком поспешно произнес он. – Я пробыл в нем совсем немного.

Фатальная ошибка.

– То есть твои подписи и рукописные отчеты по поставкам, которые датируются тремя годами ранее, – подделка? Или, быть может, ты не догадывался об отсутствии лицензии, когда закупал фасовочные мешочки в королевствах, в которых до сих пор процветает рабство? Или не подписывал отчеты о тестировании этих сборов? Взрослые проблемы? Возможно, но вот ошибки очень детские.

Отец просверлил меня тяжелым виноватым взглядом и явно не знал, как ответить. А я… Я до сих пор не видела в нем преступника. Всего лишь папу, который подарил лучшие моменты в моей жизни. Я знала, что всю жизнь буду винить себя за это решение. Буду чувствовать ответственность перед семьями тех, кто прямо или косвенно пострадал от действий или бездействия моего отца.

Знала, но все же произнесла:

– Раз вы любите решать взрослые вопросы, решайте. – Я встала из-за стола, опираясь руками на столешницу. – Уилкинса, скорее всего, уже снаряжают в ссылку. Ты можешь отправиться вместе с ним или остаться тут, выбрать любой комфортный для себя дальнейший путь. Это ваше с мамой дело. Я порадуюсь, если ты останешься. Не сразу. Может, через год… два… или пять. Но порадуюсь. А перед этим подумай, пожалуйста, как же так вышло? Как получилось, что твоя дочь, рискуя собственной жизнью, добывает нужные сведения с целью обелить тебя, но вместо этого получает информацию во сто крат хуже? Мне не хочется, чтобы ты всю жизнь жил с чувством вины, поэтому подумай об искуплении. Каком? Понятия не имею. Это взрослые вопросы.

Я перевела дыхание и ненадолго замолчала, но увидев, что мама вновь готова разразиться гневной тирадой, продолжила:

– Вы моя семья. И я всегда была готова принять вас любыми. Тебя, отец… Экономическим преступником? Да ерунда. Черным торговцем? Сложнее, но это не отменяет того факта, что ты мой отец. Ты дал мне воспитание, учил меня всему или почти всему, что знаешь сам. Это всегда будет со мной. То, что ты сделал, очень-очень плохо, но я все равно тебя люблю. И тебя, мама, тоже. И буду любить всегда. С деньгами или без них, все равно. Но на некоторое время я пропаду из вашей жизни. Хочу посмотреть, станут ли мои родители и их решения примером для меня.

Я бросила еще один взгляд на свою мать. Под конец моего недолгого, но эмоционального монолога она умерила свой пыл. Сердце вновь болезненно сжалось. Если бы двадцать лет назад на нее не повлияли ментальным воздействием, как бы сложилась ее жизнь?

Сейчас от этой связи, что складывалась годами, невозможно избавиться. Это не излечить парочкой зелий, а если просто озвучить, знание подарит лишь боль. Да я и не вправе…

– Хорошего вечера, – напоследок сказала я и покинула дом, в котором долгие годы жила в сытости и достатке. Но больно было не от воспоминаний о потерянной роскошной жизни, а оттого, что именно там я оставила самых дорогих для себя людей.

Интересно, а каково Ричарду? Легче или сложнее? Я хотя бы точно уверена, что мой отец – действительно мой отец. А другу пришлось узнать тяжелую правду еще и под соусом из других дрянных новостей. Мне почему-то начинает казаться, что он испытывает схожие эмоции. Может, даже хуже. Какими бы ни были его отношения с лордом Уилкинсом, каким бы ни было их родство, этот мужчина воспитал Ричарда. А значит, дал все то, что давал мне и мой папа. И уж точно вряд ли Ричард побежит к его величеству с криками: «Папа! Ты был мне так нужен!»