Д Штольц - Удав и гадюка

— Так кем я был в твоем сне, моя дорогая Сапфо? — Илла, подав знак телохранителю, повторил вопрос. Он не спускал со вздрогнувшей куртизанки ожесточенного взгляда. — Немощным уродом, златожорцем или просто ходячим болотом с булькающими и смердящими органами? Твой сон, верно, был кошмаром, в котором тебе пришлось, сдерживая позывы к рвоте, ублажать меня, калеку, смердящего гнилью и пестрящего язвами?

Сапфо не ответила. Она лишь в ужасе энергично замотала головой и открыла рот в беззвучном стоне, затряслась, как хилое апельсиновое деревце. Еле заметно задрожал и Юлиан.

— Что же ты молчишь, Сапфо. Язык проглотила? — глаза Советника насмешливо сверкнули. — Этой ночью ты была более красноречива.

Не успела насмерть перепуганная Сапфо что-либо молвить, как Латхус грубо оттащил женщину от развалившегося в подушках Консула, швырнул на пол. Визг суккуба наполнил комнату. За спиной Юлиана всколыхнулся туман. Рука Тамара, холодная и легкая, как смерть, предупредительно легла на плечо раба. В это же время правой перчаткой телохранитель ласкал пока еще спящий в ножнах кинжал на боку. Юлиан замер, напрягся всем телом в кресле, боясь даже дернуться. Лица сидящих рядом Габелия и Дигоро дрогнули.

С холодной улыбкой удовольствия Илла Ралмантон наблюдал за этим зрелищем, как наблюдают аристократы театральное представление, разыгрываемое специально для них. После приказа Латхус оставил Сапфо лежать на полу, а та, вскрикнув от страха, взмолилась и поползла назад к дивану.

— Мой господин, мой любимый… Мой властитель, это не я, это он! Он вынудил меня! ваш раб ударил меня, я ничего не помню… — Сапфо расплакалась, приникла губами к спущенной с дивана туфле Иллы и поцеловала подошву. — Он пытался изнасиловать меня, пока вас не было. Я клянусь Вам!

— До моего раба тоже сейчас дойдет очередь.

От лица Юлиана отхлынула кровь, а пальцы Тамара еще острее впились в ключицу, предупреждая.

— Я верна вам господин, верна. Я безмерно люблю вас!

На это Илла лишь мерзко улыбнулся, как улыбаются опытные палачи своим жертвам, и немного наклонил туфлю, отчего Сапфо с двойным рвением принялась расцеловывать другой бок расшитой золотом черной мягкой обуви.

— Сапфо…

— Да, да мой господин. Пожалуйста, прошу, извините меня! Я…

— Снимай все украшения, Сапфо, — оборвал горячие мольбы Илла.

Суккуб вздрогнула всем телом, захлебнувшись ужасом, и принялась дрожащими руками снимать с рогов звенящие цепочки.

— Быстрее, Сапфо. Быстрее, — недовольно заметил Илла, затем обратился к нависшему над женщиной охраннику. — Латхус, помоги даме.

Наемника долго уговаривать не пришлось. Ухватившись перчаткой за блестящие серьги, которые гроздьями висели на ушах, богато окаймляя их, телохранитель дернул на себя. Снова тонкий вскрик. Запах крови растекся по комнате, а Латхус безжалостно сорвал серьги уже с другого уха. Затем продолжил снимать кольца с пальцев, с хрустом выворачивая их. К несчастью для суккуба, она любила баловать себя подарками за золото господина, и оттого на каждом ее изящном пальчике с острым ноготком покоилось по колечку.

Сапфо истошно кричала, билась об пол, пытаясь защититься от ловкого телохранителя, сжаться в ком, и ее вопли стояли в ушах непроходящим звоном.

Взволнованные Габелий с Дигоро посмотрели в сторону белого, как снег, Юлиана. Не сказать, что вид корчащейся в муках девушки, которой безжалостно и с хрустом ломали один за другим пальцы, привел вампира в ужас. Нет, к виду смерти Юлиан уже привык, и молящая пощады Сапфо не вызывала у него ни сочувствия, ни радости. На мгновение северянин даже задумался, как он бы поступил с той, что улыбалась бы ему в глаза с собачьей верностью, а за спиной порочила одно лишь его имя? Наказал бы он подобную изменницу с такой же жестокостью и злобой? Эту злобу, что переполняла тщедушное тело, Илла прятал под полуулыбками. Но она все же являла себя: кружила, как гарпии над трупом, вокруг Консула невидимым, но гудящим роем, пугая всех вокруг. Раба пробирало до дрожи от одного вида Советника, который время от времени поворачивался и в его сторону.

На смену истошным крикам, вторящим хрусту костей, пришли заунывные стоны. Некогда нежная и трогательная Сапфо теперь безумным взглядом затравленного зверя смотрела на повисшие пальцы. Никогда ранее она не испытывала такой боли, и от того потеряла рассудок и могла теперь лишь дико и протяжно выть.