Грейс Дрейвен - Сияние [litres]

– Что там? – спросила она.

– Ответ на твой вопрос.

Он поднял крышку. Долгую секунду ничего не происходило. Вдруг из горлышка урны вынырнул нежный сгусток света, размером с цветок одуванчика. Глаза Бришена засияли. Огонек светился и покачивался в воздухе.

– Моя сестра, – тихо сказал Бришен. – Во всяком случае, ее душа.

Ильдико пораженно вздохнула. Сестра! Бришен не говорил, что в семье были еще дети. Ильдико знала только его невозмутимого брата, которого мельком видела в Харадисе. Ей хотелось задать кучу вопросов, почему, например, душу его сестры спрятали в Саггаре в нише с заклинанием, а не поместили в Эльмеке, где каи хранят огонь своих мертвых?

– Имени ей так и не дали, но я назвал ее Анакнет. Мне исполнилось одиннадцать, когда она родилась. – Крошечный огонек приблизился к Бришену и замер над его ладонью. – У сестры была кривая ножка, а Секмис не могла смириться с больным ребенком. Хотя малышка все равно казалась мне хорошенькой.

Ильдико замерла в ужасе. Сейчас Бришен скажет нечто кошмарное, такое, что сердце сожмется. Ей захотелось заткнуть уши, заставить его замолчать, извиниться за то, что начала этот разговор, но она стояла неподвижно и ждала.

– Секмис убила ее на четвертый день жизни. Свернула шею. Я сам видел.

– О боги, – выдохнула Ильдико, потрясенная жестокостью королевы и осознанием, что Бришен стал тому свидетелем.

– Секмис – лич, – спокойно продолжил Бришен. – Она черпает силу и продлевает себе жизнь запрещенной магией: поглощает души и воспоминания. Когда отец был маленьким, она уже была старухой. Сейчас она зовется другим именем и говорит, что родилась в другой семье.

Огонек Анакнет покачивался над его рукой.

– Я забрал душу Анакнет и освободил ее, чтобы мать не завладела ею. Анхусет и моя старая няня Перет помогли мне оплакать ее и справиться с воспоминаниями. Перет спрятала огонь в ствол березы в саду у своей сестры. Когда мне отдали Саггару, я забрал ее сюда.

Он вернул огонек в урну, закрыл крышку и опустил в нишу. Заклинание вернуло каменной стене первоначальный вид.

Бришен повернулся к Ильдико, и она увидела, что несмотря на слезы и полумрак, глаза его горят красным.

– Я ненавижу мать, – ровно произнес он, – всей душой ненавижу. Придет день, и я ее убью. Она знает.

Он посмотрел туда, где в стене была спрятана урна.

– Я тот, кто я есть, благодаря Анакнет. Я отказываюсь быть чудовищем, породившим нас.

Ильдико всхлипнула и вытерла лицо рукавом, безуспешно пытаясь остановить слезы. Она несмело потянулась к Бришену, будто к дикому зверю, попавшему в капкан. Он не отстранился, и Ильдико крепко его обняла.

– Мне очень жаль, – прошептала она ему в плечо. – Очень, очень жаль.

Она целую вечность гладила Бришена по волосам и обнимала, слушая быстрый стук его сердца и частое неровное дыхание, которое временами переходило в скорбный стон. Каи не плачут, но страдают как люди.

Наконец Бришен отпустил ее. Его глаза больше не светились красным. Ильдико тоже успокоилась. Она сжала его руку ладонями.

– Клянусь, что унесу эту тайну в могилу, Бришен.

Он сжал ее пальцы и улыбнулся уголком рта.

– Знаю, потому тебе и рассказал.

В молчании они вернулись в замок, когда над горизонтом загорелась тонкая алая полоса. Синуэ встретила Ильдико на пороге спальни.

– Ваше Высочество, вам нездоровится? – Она провела Ильдико внутрь, усадила на кровать и подала чашку с водой. – Это поможет. Дать вам платок? У вас глаза красные.

Ильдико немного подумала и решила обойтись полуправдой.

– Я плакала. – Она хотела засмеяться при виде озадаченного лица Синуэ, но нечаянно всхлипнула. – Люди плачут, когда им грустно. Я скучаю по семье. Сейчас все прошло, хотя платок бы не помешал.

Когда она закончила умываться и переоделась в ночную рубашку, солнце заливало равнины золотым светом. Ильдико прошмыгнула в покои Бришена и обнаружила его одетым в темном углу у открытого окна. Он смотрел на восток, на слепящий свет, и не обернулся, когда она подошла и встала рядом.

– Не надо.

Ильдико вздрогнула от его резкого тона и замерла.

– Бришен?

Он тихо вздохнул и заговорил мягче:

– Сегодня тебе лучше спать у себя.

Будто ледяная рука стиснула ей сердце. Она пошатнулась, но устояла. Дело не в ней. События прошедшей ночи вымотали ее. Наверняка Бришен растравил старые, не зажившие до конца раны. Он хотел побыть один, чтобы прийти в себя. И все же, одиночество подчас не лучший советчик. Ильдико подошла ближе.