— Любимый, — лицо девушки просияло.
— Знаешь, поездка в Архатей оказала на меня сильное впечатление. Тучи сгущаются над Касандером. Не уверен даже, что жест доброй воли с Плантагенетом поможет…
— Может, к лучшему, — Ева покачала головой, — Касандер не слишком счастлив на троне…
— Он вообще потерянный, но без власти ему совсем нечем будет заняться. Ну, в самом деле, куда ему податься? Хочешь поселить его с нами?
— Не хочу, — призналась Ева, — Я люблю брата, но мне будет слишком сложно с ним. Его присутствие отяготит всех. Мы же в Эфах! А Касандер враг номер один для твоего народа.
— Я не предлагаю его сюда приглашать, — усмехнулся Тау, — Я лишь привел довольно убедительный аргумент в доказательство моих слов. Ты говоришь, что любишь брата, странная у тебя любовь…
— Тау!
— Да так, — принц махнул рукой, — Касандер чересчур сложная натура, поэтому я не берусь судить о ваших отношениях.
— Ты обвиняешь меня?
— Нет. Скорее вашего отца. Он использовал твоего брата. Целенаправленно воспитывал из ребенка монстра.
— И преуспел в какой-то степени, но это не вина Касандера. Он сам не отдает себе отчета. Хотя с ним сложно. Пускай он и не виноват, но уже не исправишь сломанного позвоночника.
— Угу, — Тау нахмурился, — Давай больше не будем на эту тему.
— Да, ты прав, — Ева поежилась, — Все же у меня неприятно колит в груди, как будто что-то случится.
Я сижу на троне в потерянном полусне-полубреду. Тело ломит и крутит опустошением растянутых тканей после вчерашней оргии. Я устроил настоящий бал похоти. Тау произвел слишком сильное впечатление, сломав мое хрупкое равновесие и утопив его в море хаоса. Я снова сорвался.
Такого, как вчера я еще никогда не устраивал. В какой-то момент мне показалось, что все эти грязные мозолистые руки моих чернорабочих разорвут меня на части. Я заставил их быть со мной грубыми, как Тау. Умолял избить меня, и они подчинялись, словно стали эфийцами, объятыми гневом. Я нашел в закромах плеть отца и меня стегали ею полночи, а потом я стал прижигать кожу свечами до полного беспамятства. Но мне не помогло… Я не забыл Тау и того пьяного восторга быть униженным его равнодушием.
Ничего не поделать. Мне не помогут даже оргии с големами. Хотя почему «даже»? Вообще не помогут. Они всего лишь забытье от внутренней боли, которую не победишь и не заглушишь. На моем теле не осталось и следа от вчерашнего любовного побоища, но зато в душе наплевано и замусорено на ближайшие сто лет. Мне так противно, но я все равно иду в объятия разврата и смрада простынь прислуги. Если так продолжиться, то я заставлю себя спать с бродягами.
Почему я так поступаю?
Я уже давал ответ — лучше боль, чем одиночество. Все что мне могут дать големы — секс, на другое человеческое осмысленное действие они не способны, я не заложил им в мозг иных программ. Поэтому я нещадно себя бичую, ибо не заслужил ни любви, ни уважения, ни понимания, ни ласки. Судьба продемонстрировала во всей краске невозможность моих мечтаний, поэтому я беру то, что есть, то, что отведено мне. Больно. Да! Зато не так пусто… Вот только утром все сложнее подниматься, отделываясь от рук полуночных любовников. По утрам особенно горьки слезы и остра боль внизу живота, с рассветом приходит невыносимое чувство тошноты от совершенных накануне поступков. Но я не плачу… Не могу, глаза плохо заживают.
Хотя им и не надо. Не хочу…
Я, как ненужный и использованный материал, просто жду своего часа. Сижу и жду в прямом смысле этого слова. Лежать не могу — больно, ходить тоже не могу, все по той же причине, остается только парчовая подушка и трон. Подушка нужна, так как сидеть тоже больно… Механика. Простейшие логические операции. Смысловые размышления ценою в ноль.
Гибко, тускло и тягуче — это так играет время на скрипке пространства. Его не существует, кажется, я просто пророс в землю. Я и земля так похожи, на нас одинаково глубокие борозды от орудий людей, обеспечивающие им жизнь. Я и земля — мы страдаем, мы отдаем, мы теряем, а люди живут за счет нас.
Смеюсь.
Где-то на границе моей реальности ощущаю ауры двух человек. Черные ауры страха и бордовой ненависти. Они идут за мной. Кто же…
Прислушиваюсь к пустоте каменных коридоров, и запах знакомого произвола щекочет нос.
Чивори! Две мои сестры, Фия и Варин.
Ощущаю их восемнадцатилетние тела, объятые бархатом молодости и огнем ненависти. О, да, они могут меня проклинать. Я убил дорогих им людей…
Читать дальше