Сьюзен Пфеффер - Жизнь, какой мы ее знали [litres]

Увидев все эти банки и пачки, я рассердилась и начала размышлять, зачем же мы голодаем, если у нас все еще есть еда? Еда закончится, и мы умрем. Какая разница, будет это ноябрь, январь или март? Почему бы не есть сейчас, пока можно?

И тут увидела упаковку шоколадной стружки. Я и забыла про нее, забыла, как бросила ее в тележку в День Безумного Шопинга.

Крыша у меня слегка поехала. В кладовке хранилась еда, которую мама не позволяла нам есть, и шоколад, самый настоящий шоколад, который она прятала, потому что в нем нет ничего питательного, и если уж мы едим каждый день по чуть-чуть, то пусть это будет шпинат.

И это, блин, МОЯ шоколадная стружка.

Я разорвала пакет и принялась ссыпать крошки себе в рот. Даже вкуса почти не чувствовала – так быстро глотала. Ушло не меньше трети упаковки, прежде чем я слегка успокоилась и смогла разобрать вкус. Шоколад! Как в воспоминаниях, только еще вкуснее. Я не могла остановиться. Хотя и знала, что мне будет плохо. Желудок уже протестовал, а я все пихала и пихала в себя. Не хотела ни с кем делиться. Это моя шоколадная крошка!

– Миранда!

Вот же елки! Так и знала, что меня застукают. И может, именно потому, что ожидала такого поворота, я сыграла этот момент максимально драматично. Проглотила еще одну горсть шоколадной стружки и вытерла рот тыльной стороной ладони. Наверно, видела похожую сцену в каком-нибудь фильме.

Это сработало. Мама начала орать. Не уверена, что разборчиво.

Но мои-то слова можно было разобрать. Я кричала прямо ей в лицо. Она прячет от нас еду! А нам необязательно голодать! Почему она не позволяет нам есть трижды в день? Какой в этом смысл, какая разница? Я по-прежнему держала пакет и так размахивала руками, что кусочки шоколада разлетались по всей кладовке.

Мама застыла. Это было страшнее истерики.

На мгновение я тоже застыла. А потом принялась собирать шоколад с пола. Набрав пригоршню, стояла и не знала, ссыпать ли это обратно в пакет. Просто торчала там как полная дура и ждала, когда мама снова превратится в человека.

– Ешь.

– Что?

– Съешь все. Ты ведь хотела. Подними все и съешь. Стружка твоя. Съешь ее всю. Не желаю видеть ни единой крошки на полу.

Я присела и стала собирать разлетевшиеся стружки. Подняв, клала их в рот. Если пропускала какую-то, мама указывала на нее. Более того, парочку она даже пнула в мою сторону и заставила проглотить.

К этому моменту меня уже тошнило.

Наконец я все собрала с пола. В пакете оставалась еще примерно четверть.

– Ешь.

– Мама, мне кажется, я не могу.

– Ешь.

Думала, меня вырвет. Но мама наводила на меня ужас. Не знаю почему. Она ведь даже не кричала. Это было все равно что разговаривать с сосулькой. Она стояла там и смотрела, как я поглощаю все до единой шоколадные крошки. Я подумала: «Это не моя мама. Это какое-то жуткое существо вселилось в ее тело».

Потом пришла мысль, что поделом ей будет, если меня вырвет прямо на нее, но я все-таки сдержалась.

– Дай мне пакет, – велела она, когда я все доела.

Я сделала как велено.

– Прекрасно, – сказала она. – Это была твоя порция еды на сегодня и завтра. Поужинаешь с нами в четверг.

– Мам! – закричала я. – Это всего-то немного шоколадной стружки!

– Я берегла ее на день рождения Мэтта. Не желаю объяснять ему, почему именно в его праздник десерта не будет. И ты не скажешь. Но ты съела то, чего хватило бы на четверых, так что пропустишь четыре приема пищи. Может, тогда до тебя дойдет, насколько в действительности важна еда.

– Прости, – сказала я. Я вообще не подумала про Мэтта. День рождения у него через пару недель. Но что теперь эти дни рождения? – Ты сможешь приготовить ему что-то другое?

– То, что ты сделала, очень плохо, – сказала мама. Она стала больше похожа на себя. По крайней мере на ту себя, которую я узнала за последние месяцы. И голос ее звучал более узнаваемо: – Я не могу позволить, чтобы ты или твои братья ходили сюда и ели что вздумается. Мы должны растянуть эти продукты так, чтобы продержаться на них как можно дольше. Почему ты никак не можешь понять? Подумаешь, все будут заглядывать сюда и съедать по баночке персиков. Или зеленой фасоли. Я знаю, что ты голодная. Я тоже голодная. Но наш единственный шанс – быть очень, очень осторожными. Может, через пару месяцев станет получше. Но, может, это займет больше времени. Если мы не надеемся на будущее, жить незачем. Этого я не допущу.

– Прости. Я больше никогда такого не сделаю. Обещаю.

Мама кивнула: