Виктория Авеярд - Разрушенный трон [litres]

Ноги несут меня по тропинке от взлетно-посадочной полосы, петляющей в высокой траве и поднимающейся вверх по пологим холмам. Вскоре тропа исчезает, гравий сменяется песчаной почвой. Никаких указателей нет – его найдут только люди, которые знают, что ищут.

Шейд лежит на другой стороне острова, встречает в своей могиле рассветы. Об этом, когда пришло время, попросила Мэра. Она хотела, чтобы он был похоронен настолько далеко от ее брата, насколько это возможно на острове.

Поговаривали о том, чтобы похоронить его в другом месте. Он говорил, что хочет лежать вместе с матерью, но не указал, где именно. Элара была похоронена на Таке, в неглубокой могиле. Несмотря на то, что ее тело уже разложилось, ее можно было бы легко выкопать и перевезти на материк. Конечно, оппозиция выступила против этой идеи. Не только из-за того, как это ужасно, но и потому, что, как тихо заметил Джулиан, ему бы не хотелось, чтобы люди знали, где находится могила Мэйвена, или чтобы до нее было легко добраться. Она могла бы стать местом сбора или памятником, воодушевляющим тех, кто мог бы захотеть продолжить его дело.

В конце концов, мы решили, что Так подойдет лучше всего. Остров посреди океана, изолированный настолько, что даже Мэйвен сможет обрести здесь покой.

Ботинки утопают в рыхлой земле. Идти все сложнее – и не только из-за рельефа местности. Я преодолеваю последние несколько ярдов и поднимаюсь на холм в сером свете осени. Я чувствую запах дождя, но гроза еще не началась.

На поле ничего нет. Сюда не прилетают даже птицы.

При первом взгляде на камни я опускаю глаза и начинаю внимательно смотреть, куда иду. Не могу идти дальше и видеть, как она становится все ближе. В голове проносятся картинки из моего сна, преследуя меня. Я отсчитываю последние несколько футов и поднимаю голову только тогда, когда это необходимо.

Здесь нет ни силуэта потерянного мальчика, который ждет, чтобы его нашли, ни его тени.

Надгробие Элары никак не отмечено, это просто обветренная плита из серого камня. Ничего не показывает, кто здесь похоронен, нет упоминания ни ее имени, ни Дома. Ни слова о том, кем она была при жизни. Она не заслуживает, чтобы ее помнили. Она украла так много воспоминаний других.

Мэйвена я отказался подвергнуть такому же обращению. По крайней мере, он заслуживает хоть чего-то.

Его могильная плита молочно-белая, с закругленными краями. На ней высечены буквы, некоторые из которых уже заполнены грязью или мертвой травой. Я очищаю их несколькими взмахами пальцев и, прикасаясь к холодному, влажному камню, чувствую, как меня пробирает дрожь.

МЭЙВЕН КАЛОР

Любимый сын, любимый брат.

Пусть никто не повторит твой путь.

На плите не указан его титул, на ней, кроме его имени, высечена всего пара слов. Но каждое слово на камне – правда. Мы любили его, он сбился с пути, и никто не должен повторить его судьбу.

Несмотря на то, что я единственный человек на острове, единственный на многие мили вокруг, я не могу найти в себе силы заговорить. Не могу заставить себя произнести ни звука, горло сжимается.

Я не смогу с ним попрощаться – даже если от этого будет зависеть моя жизнь. Не смогу заставить себя произнести эти слова.

Когда я встаю на колено, склоняясь над его могилой, моя грудь сжимается. Одной рукой я опираюсь о камень, позволяя ему наполнить меня болезненным холодом. Я думал, мне будет страшно: в конце концов, я стою над двумя трупами. Но вместо страха я чувствую только горе.

У меня в голове крутится только бесконечное «Прости». Воспоминания о нем мелькают так же быстро: начиная с того времени, когда он был маленьким мальчиком, и заканчивая нашей последней встречей, когда приговорил его к смерти.

«Я должен был найти другой способ, – ругаюсь я на себя – и не впервые за это утро. – Я мог сохранить ему жизнь».

У меня был шанс. Даже в Архоне, во время осады. Что-то можно было сделать. Должен был быть какой-то способ – я просто не смог его найти.

Иногда Мэра говорит мне, что это нужно оставить позади. Не забыть, а принять то, что было сделано. Иногда она истекает кровью вместе со мной, обвиняя себя в том, что страдаю я. А иногда я могу винить только его, винить Элару, винить своего отца. Я тоже был всего лишь мальчиком.

«Что же мне оставалось делать?»

Ветер становится ледяным, внезапным порывом продувая мою куртку насквозь. Я ежусь от холода и позволяю теплу наполнить мою грудь.

Может быть, мне следовало его сжечь. Предать его тело пламени и рассеять его прах, чтобы он улетел, куда пожелает, уносимый ветром.