Виктория Авеярд - Разрушенный трон [litres]

Я вижу во взгляде Кэла обвинение и тоску. Он подходит ближе – и на этот раз застает меня врасплох.

– Неужели твоя мать уничтожила тебя полностью? От тебя еще хоть что-нибудь осталось? – спрашивает он, вглядываясь в мое лицо. – Что-нибудь, что сделала не она?

Он не говорит мне, что он ищет, но я знаю. Несмотря на то, что моя мать воздвигла вокруг меня стены, Кэлу всегда удавалось за них проскользнуть. Его пытливый взгляд вызывает у меня печаль. Даже сейчас он думает, что во мне осталось что-то, что нужно спасти – и оплакать. От нашей судьбы никуда не деться, нам не под силу ее избежать. Он должен приговорить меня к смерти. А я должен принять свою смерть. Но Кэл хочет знать, убивает ли вместе с чудовищем своего брата – или его брат умер давным-давно.

«Порез за порез», – шепчет моя мать. Ее голос кажется громче, насмешливее. Слова ранят, как бритва.

Если бы я позволил ему увидеть то немногое, что от меня осталось, я нанес бы ему глубокую рану – которая не затянулась бы никогда. Нужно всего лишь показать ему, что я все еще здесь, скрываюсь где-то глубоко, просто жду, когда меня найдут. Я могу погубить его, бросив на него всего лишь один взгляд, оставив всего один намек на того брата, которого он помнит. Или… я могу его освободить. Сделать выбор за него. Дать брату последнее доказательство любви, которую я больше не могу чувствовать, даже если он никогда об этом не узнает.

Я пытаюсь взвесить два варианта; но каждый из них кажется хуже другого. На какую-то долю секунды я впадаю в замешательство.

Несмотря на безупречную работу, проделанную моей матерью, я не могу найти в себе сил нанести этот последний удар.

Я опускаю голову, растягивая губы в отстраненной ухмылке.

– Я бы сделал все это снова, Кэл, – говорю я ему. Какая изящная ложь. Она дается мне легко – ведь я столько лет скрывал свое истинное лицо за маской. – И если бы я мог все вернуть, я бы позволил ей себя изменить. Я бы смотрел, как ты его убиваешь. И я бы все сделал правильно. Я бы дал тебе то, что ты заслуживаешь. И если бы сейчас я мог тебя убить, я бы это сделал. Сделал бы это тысячу раз.

Манипулировать братом просто, невероятно просто. Он видит только то, что находится прямо у него перед глазами, понимает только то, что способен понять. Ложь хорошо делает свою работу. Его глаза застывают, этот вечно горящий огонь в них почти полностью гаснет. Одна его рука дергается, словно он хочет сжать ее в кулак. Но безмолвный камень действует и на него тоже, и даже если бы у него хватило сил заставить меня сгореть, он не смог бы это сделать.

– Прощай, Мэйвен, – говорит Кэл срывающимся голосом. На самом деле он говорит не со мной.

Он прощается с другим мальчиком, с тем, кто пропал много лет назад, до того, как я стал тем, кем являюсь сейчас. Кэл отпускает его, того Мэйвена, которым я был. Мэйвен, которым я все еще являюсь, который скрывается где-то глубоко внутри меня, неспособный или не желающий выйти на свет.

Это будет наш последний разговор наедине. Я чувствую это всем своим существом. Если я увижу его снова, то это будет перед троном или под холодной сталью клинка палача.

– Я с нетерпением жду вынесения приговора, – протягиваю я в ответ, наблюдая, как он направляется к выходу из комнаты.

Он захлопывает за собой дверь с такой силой, что картины на стенах идут ходуном.

Несмотря на то, что мы очень разные, у нас есть одна общая черта. Мы используем нашу боль, чтобы разрушать.

– Прощай, Кэл, – говорю я, ни к кому не обращаясь.

«Слабак», – отвечает моя мать.

Джулиан говорит, что не нужно начинать с фразы «дорогой дневник» или писать какое-то официальное вступление. Но все же я чувствую себя глупо. И мне кажется, что это пустая трата времени. Мои дни все же не совсем бесплодны.

Не говоря уже о том, что все это создает угрозу безопасности.

Но Джулиан определенно умеет капать на мозги.

Он знает, что я почти не обсуждаю… ничего. Ни с ним, ни с Мэрой. Она тоже не до конца откровенна, но у нее хотя бы есть сестра, семья, Фарли и Килорн… она может проговорить с кем-то еще. Мне же так не повезло. У меня есть только она, Джулиан и, наверное, Нанабель. Не то чтобы я действительно хотел обсуждать с бабушкой свое психическое состояние, свою девушку или травмы прошлого года.

Моя мама тоже вела дневник. Это не помешало Эларе сделать… то, что она сделала. Но вначале это, казалось, помогало ей. Может, и мне поможет.

Я не очень хорошо пишу. Конечно, я много читаю, но это не сильно помогает. И я правда очень не хочу принести Штатам Норты еще больше проблем. Мы и так в достаточно большой опасности.