Вонда Макинтайр - Луна и солнце

Ответ Люсьена королю, краткий и категоричный, поразил Мари-Жозеф.

— И вы не попросите меня о милости, которую я обещал вам даровать?

Взбешенный и оскорбленный настолько, что ему потребовалось помолчать минуту, чтобы овладеть собой, Люсьен ответил:

— Я уже просил вас о милости, ваше величество.

— Прикажите ей замолчать! — крикнул король Мари-Жозеф.

— Не могу. Шерзад поет свою предсмертную песнь.

— Месье Бурсен!

Неуклюжий, костлявый, месье Бурсен бросился на зов своей шаркающей походкой.

— Возьмите эту тварь и велите зарезать.

— Но, ваше величество, пир вот-вот начнется, ваше величество, я не успею ее приготовить, ваше величество, если я не сумею угодить вам, мне придется наложить на себя руки…

— Делайте, как считаете нужным, — разрешил Людовик, — только избавьте меня от ваших сетований. Плоть твари мы вкусим сырой и кровавой…

— Ваше величество, я… Я что-нибудь придумаю, ваше величество…

Мари-Жозеф безмолвно заплакала от горя.

Люсьен взял ее за руку. Мари-Жозеф не могла осушить слез, но никогда еще не испытывала ни к кому такой благодарности за сочувствие.

— Вам запрещено сюда входить! Вы не вправе сюда входить! — донесся голос церемониймейстера из соседнего зала. — Стража!

И тут в зал впорхнул обезумевший голубь. Он заметался под потолком, потом увидел сквозь стекло небо и стремительно кинулся к окну, но в последний момент успел свернуть в сторону. Он отлетел к королевскому голубятнику, тот схватил его и прижал к груди. На плечах у него примостились другие птицы, один голубь притих за пазухой.

Не спрашивая ни у кого позволения, Люсьен подошел к голубятнику и, тяжело опираясь на трость, протянул руку.

Голубятник порылся в кармане и высыпал Люсьену на ладонь пригоршню серебряных капсул.

Люсьен не соблаговолил открыть их. Он вернулся на свое место, встав перед королевским троном. Мари-Жозеф глядела на горстку серебра, обрамленного сияющим ореолом от слез у нее на ресницах. Она вонзила ногти в ладони, чтобы не плакать, не закричать во весь голос: «Откройте же скорей, прочтите послание!..»

Его величество выбрал одну из капсул, преподнесенных Люсьеном. Открыл. Перевернул, но ничего не извлек. Потряс.

На блестящий паркет со звонким резким стуком выпал изумруд. Словно разбрасывая зеленые искорки, камень покатился по полу и замер у бахромы персидского ковра. Стражник поднял его и, преклонив колени у подножия трона, вернул его величеству.

Его величество прочитал послание на клочке бумаги, содержавшемся в капсуле, и уронил его на пол.

В каждой новой капсуле таилась драгоценность еще более прекрасная, чем в предшествующей: жемчужина, или нефритовая бусина совершенной огранки, или элегантная золотая подвеска. Пол у подножия трона усеяли послания. Мари-Жозеф составила из отдельных слов сообщения: «Ацтекские драгоценности. Испанское золото. Богатейшие сокровища».

Его величество сжал бесценную находку в ладони:

— Я дарую русалке жизнь.

Безучастный тон, которым это было произнесено, встревожил Мари-Жозеф.

— Ваше величество… — прошептал месье Бурсен.

— Месье де Кретьен, вручите ему… — Тут Людовик спохватился. — Месье Бурсен, я вознагражу вас, как и обещал. Можете идти.

Месье Бурсен, непрестанно кланяясь, удалился из тронного зала.

Людовик опустил взор на Люсьена, и на мгновение его покинула всегдашняя бесстрастность:

— Люсьен, моя опора, мой лучший советник… Кто же вас заменит?

— Никто, ваше величество.

Гордость и печаль Люсьена так растрогали Мари-Жозеф, что она чуть было не расплакалась снова.

Его величество подозвал Лоррена:

— Отвезите русалку в клетку.

— Ваше величество! — вскрикнула Мари-Жозеф. — Благодаря Шерзад вы получили сокровища!

— А я даровал русалке жизнь.

— Вы обещали отпустить ее!

— Вы осмеливаетесь мне перечить?

— Да, ваше величество!

— Я обещал не зажаривать ее для сегодняшнего пира. Если я не обрету бессмертия, вкусив плоти русалки, то пусть благодаря русалочьим сокровищам бессмертие обретет Франция.

Шерзад скатилась по деревянным ступенькам и рухнула в фонтан Аполлона. Оцепеневшая, убаюканная своим собственным скорбным плачем, она встрепенулась, обрушившись в зловонную воду, и забилась в сети, извиваясь всем телом. Как только сеть чуть-чуть размоталась в воде, немного ослабив хватку на ее теле, она в ярости ударила когтями по стропам, перерезая их словно ножом. Ячеистая сеть опала на дно, уносимая слабым течением, и повлеклась к водостоку, растягиваясь и сжимаясь, как осьминог.