Тисато Абэ - Ворону не к лицу кимоно [litres]

Здесь Укоги замолчала и два раза хлопнула в ладоши. Придворные дамы, услышав этот сигнал, разом встали.

– Все павильоны были построены с глубоким умыслом, чтобы следовать настроениям девушек разных поколений. В результате все – от домашней утвари до деревьев в саду, все вплоть до пейзажа, который виден из павильона, – отвечает плану хозяйки.

– Пейзаж?

– Да.

Придворные дамы рядом с Укоги подняли бамбуковые занавеси и приоткрыли с одной стороны дверцу. Наверное, уже вышел месяц: через открытую дверь вместе с весенним ночным воздухом хлынул в комнату голубоватый свет. Асэби, наблюдая за тенями на веранде, вдруг заметила уголком глаза легкое движение и подняла голову.

Это был лепесток. Не найдя слов, Асэби подошла к перилам. Снаружи было очень светло, но не только из-за луны. Окинув взглядом пейзаж, она потеряла дар речи: под тусклыми лунными лучами сверкали белизной волны сакуры в полном расцвете. Куда ни посмотри, склоны горы были покрыты деревьями в цвету. Слабый ветерок был напоен густым ароматом. Асэби не могла вымолвить ни звука. Ей казалось, что стоит ей сказать: «Как красиво!» – и весь восторг обесценится. Любые слова привели бы к тому же самому результату.

– Вот что нравилось всем девушкам Восточного дома. Это сакура. – Асэби слушала спокойный голос Укоги. – Пейзаж, который за много сотен лет создали девы, любящие сакуру больше всего. И павильон, который красивее всего весной, все незаметно стали называть Весенним павильоном. Красиво, правда?

Асэби не ответила на вопрос. Ведь ответ и так был понятен. Она безмолвно уселась перед инструментом и любовно погладила его поверхность. Привычным жестом поставив пальцы на струны, плавными движениями она настроила кото и тихонько заиграла.

Послышался перезвон струн.

Нежный печальный звук кото растворился в бледном лунном свете, поднимаясь вверх, к небу.

Цветет сакура.

Сияет луна.

Текут, словно сладкая река, звуки кото.

Вся эта картина, все это вместе сливались в одно, как на каллиграфическом свитке.

«Ах…»

И вдруг Асэби поняла.

«Вот почему я здесь. Футаба не умеет играть на кото. Поэтому здесь я».

Асэби догадалась, что это неслучайно.

«Это место призвало меня».

Она почувствовала, будто камень на сердце вдруг просто исчез.

«Тебе можно находиться здесь», – улыбнулись ей цветы сакуры.

Хамаю проснулась из-за легкого шелеста одежды.

Не открывая глаз, она прислушалась: шелест вдруг прекратился, но через некоторое время ей показалось, что кто-то нерешительно присел рядом. Здесь нет ни одной придворной дамы, которая бы так мило двигалась. «Явно гостья, причем такая, – догадалась она, – которая стесняется спящей хозяйки».

– Асэби? Что ты хотела?

Услышав, как гостья ахнула, Хамаю наконец-то открыла глаза. Как она и предполагала, Асэби, хозяйка Весеннего павильона, сидела, хлопая глазами, прямо на полу, не взяв даже соломенной подушки для сидения.

– Будешь так сидеть – тебя лягушка съест!

«Она иногда невнимательна к таким неожиданным вещам!» – подумала про себя Хамаю и энергично поднялась.

Асэби смущенно улыбнулась и с наивным восхищением возразила:

– А вы, госпожа Хамаю? Вдруг в воду упадете – что будете делать? Разве можно спать в таком месте?

Хамаю подумала, что сложно соревноваться с человеком, который явно не приспособлен к словесным перепалкам, и пожала плечами:

– Летний павильон в это время года выглядит лучше всего. Что плохого в том, чтобы воспользоваться правами хозяйки павильона?

С этими словами Хамаю обернулась к источнику, полному холодной воды.

Сейчас как раз был сезон, когда зеленела молодая листва. В Весеннем павильоне, куда попадало много солнечных лучей, уже чувствовалась жара. Во дворце Окагу уже провели смену одежды, все больше становилось легких нарядов, подходящих к летней жаре.

Температура поднималась все выше, и самым приятным местом в это время оставался Летний павильон. Те места, где строение держалось на платформах, не отличались от других павильонов, но здесь, если пройти сквозь прорубленный в скале проход, был устроен особый подвесной домик.

На поверхности источника, который находился в глубине леса, повсюду цвели белые кувшинки – прелестный вид. Воздух был полон прохлады, не так, как снаружи. Хамаю лежала на боку, макая кончик небрежно распущенного пояса оби в воду.