Лиан Мерси - Последний Полет (ЛП)

- Идём. Я покажу, - он вывел её из помещения и повел наверх по обдуваемой ветрами лестнице. На зимнем морозе их тени искрились, а под ногами хрустел снег. Они поднялись на высокую стену, с которой открывался вид на место кормежки грифонов - широкую голую каменную площадку, куда Стражи сгоняли овец и коз для их охоты.

Сейчас на площадке не было ни коз, ни овец, но серый камень был покрыт кровавыми пятнами и полосами. Щурясь от яркого солнечного света, Иссенья разглядела двух грифонов, бегающих по площадке. Сначала она приняла это за игру, но когда брызнула кровь, никаких сомнений в происходящем не осталось.

- Почему они дерутся? - спросила она.

Дунсейн покачал головой.

- Не знаю, - беспомощно ответил он. - Иногда мужские особи дерутся, если поблизости есть самка в течке, но в здешних гнёздах таких нет уже несколько недель. Иногда матери дерутся между собой, если поблизости есть их молодняк, но и таких тут нет. Еды им хватает, так что причина не в голоде, и они знают, что это их общая территория. Я не могу найти ни одного объяснения. Сначала они дрались лишь между собой, но две недели назад они начали нападать на людей. Нам пришлось усмирить около десятка грифонов, кого-то из-за ранений, кого-то из-за свирепости.

От дурного предчувствия по спине Иссеньи пробежал холодок.

- Могу я осмотреть одного из них? - спросила она.

- Конечно. Кого?

- Любой подойдет, - она остановилась, передумав. - Нет, погоди. Если они все дерутся… найдите мне такого, который никогда не был в крепости Эн. Пожалуйста.

- Сюда, - он повёл её обратно мимо укрытых гнёзд, по покрытому соломой помещению, к выходящей на юг площадке, где располагались гнёзда, в которых лечились больные, раненые и старые грифоны Вейсхаупта. Здесь же держали детенышей, но сейчас эти гнёзда были покрыты старыми грязными пятнами и затянуты паутиной.

- Таск у нас самый старый, - сказал Дунсейн, остановившись у небольшой деревянной двери. Через вырезанное в ней на уровне глаз окно Иссенья увидела насест, ничем не отличавшийся от остальных - одна часть соломенного гнезда была укрыта жёсткими необработанными козьими шкурами, рядом стояло ведро воды; с длинного каменного уступа, залитого солнечным светом, открывался вид на горы.

На камне, широко распластав крылья и грея их в лучах солнца, растянулся старый грифон. Он был настолько стар, что шерсть на его лапах и пушистый кончик хвоста стали белыми, как снег, также как и перья вокруг клюва и на затылке. Крылья Таска были покрыты пятнами, хвост облез. Казалось, что грифон был уже полностью или почти глухим. Он никак не отреагировал на открывшуюся дверь, и когда Иссенья осторожно дотронулась до его крыльев, он встрепенулся и удивленно захрипел. Судя по блеклым зрачкам, грифон почти ослеп, и эльфийка сомневалась, что он может безопасно летать, если он мог летать вообще.

Грифон был не просто стар. Он был болен. По краям клюва и у ноздрей были засохшие сгустки крови. Его пульс был сильно учащённым, но дыхание было медленным, тяжёлым и хриплым. Каждый вдох-выдох был похож на слабое чихание.

Что ещё хуже, он вырвал мех и перья с внутренних сторон всех четырёх лап и прилизал их к гноящимся местам. Сырая, опухшая плоть отвратительно лоснилась, и когда Иссенья подошла ближе, то увидела расползающиеся темно-багровые пятна под кожей грифона.

Это было похоже на её собственную кожу… на скверну. Но это было невозможно.

- Таск? - тихо позвала она, но старый грифон, даже если и услышал, то не подал вида.

Осторожно, скрывая движение от глаз Дунсейна, оставшегося у входа, Иссенья взяла по капле крови из своего пальца и из лапы Таска и сравнила их. Трудно было поверить, что это дряхлое старое существо могло ощущать гнев, сопоставимый с тем, что она видела в тех двух грифонах, борющихся за пустое место кормежки… но так это или нет скоро покажут её заклинания.

Она потянулась к Тени, и, ведомая магией и кровью, проникла в разум Таска.

Её встретила первобытная неукротимая ненависть. Разум старого грифона походил на море бешеной ярости, и, хотя Таск и был слишком стар и слаб, чтобы эта ярость вылилась в открытую агрессию, мощь эмоций, бурлящих в его мыслях, не оставляла никаких сомнений - он убил бы всех, если бы мог. Всех Стражей, всех грифонов и, наконец, себя. Он чувствовал, как внутри него растёт инородная болезнь, как она обволакивает его кости. Он чувствовал отголоски этой болезни в Стражах, в других грифонах, во всём, что он хотел уничтожить. Ненависть поглотила его.