Лорел Гамильтон: Соблазненные луной

У нее были две руки власти. Первая работала на расстоянии, и мне это очень не нравилось. Она могла выстрелить сгустком энергии с большого расстояния и одним удачным попаданием остановить сердце. Но была и вторая рука – рука когтей. Стоит Минивер приставить тонкие пальцы к моей коже, и из ухоженных ногтей будто выстрелят невидимые когти. Они взрезают плоть, как ножи, и если на пути нет металлической преграды, могут прорезать тело насквозь. Дойл и Рис такое наблюдали. Это была ее левая рука, и ее применение я могла пережить. Так что надо было, чтобы Минивер воспользовалась именно ею.

Я ее боялась, но времени на страх у меня не было. Буду трусить – умру, а что тогда станет с моими людьми? Холод сказал, что лучше умрет, чем вернется на службу к Андаис. И только я стояла между моими стражами и возвращением к королеве на милость. Мне нельзя было их бросить. Так, как сейчас, – без всякой защиты.

Мне надо выжить. Я должна выжить, а значит, Минивер должна умереть.

Я снова шагнула в грубые объятия золотой ткани и, как и раньше, почувствовав сквозь ткань ее тело, взялась руками за талию Минивер.

На этот раз она грубо притянула меня к себе, словно хотела как можно скорее покончить с формальностями.

Я подняла левую руку – ту, что со свежей раной, – как будто собираясь тронуть ее за лицо, но она схватила меня за запястье и остановила. Больно мне не было вообще-то, но я все равно застонала.

Глаза у нее чуть расширились, и она надавила сильней.

Я поощрила ее еще одним стоном.

Я видела, как скачет жилка у нее на шее. Ей нравились мои стоны. Так нравились, что она зарылась пальцами в рану, и следующий стон был неподдельный.

Задыхаясь, я выговорила: "Ты делаешь мне больно", и я не притворялась.

Минивер рывком притянула меня к себе, заломив мне руку за спину и продолжая рыться в ране. А потом дернула руку вверх, словно хотела вырвать ее из сустава.

Я вскрикнула, и глаза у нее стали совсем бешеными. Она вцепилась другой рукой в окровавленные космы у меня на затылке. Она рычала, и я видела наяву, как она борется с собой, видела боевое безумие в ее глазах – в сантиметрах от меня. Если я рассчитала неверно, я умру, и смерть будет медленной и очень болезненной. При этой мысли страх бросился мне в лицо, загрохотал пульсом в висках. Я не пыталась его побороть, и Минивер словно его унюхала, унюхала мой страх, и ей это понравилось.

Ее губы плавали над моими, на волосок от соприкосновения, от скрепления клятвы. Она опять рванула меня за руку, и я заорала. Звук, который у нее вырвался, был похож на смех, но со смехом никак не был связан. Я такого в жизни не слышала. Если б я услышала этот звук в ночной тиши, я бы испугалась до чертиков.

Она прошептала мне прямо в губы:

– Кричи, кричи, пока я стану пить твою кровь. Кричи, и тогда это будет не больно.

Я помедлила секунду, не могла понять, что лучше – поддаться и закричать или заставить ее сперва потрудиться. Минивер решила за меня. Она прижалась губами мне ко рту, и раз я не кричала, она заставила меня это сделать.

Она дернула меня за руку опять, вырвав стон, но стон ее не устраивал. Не было никакого знака, даже касания магии – мою левую руку просто вдруг пронзили ножи, пять лезвий разом воткнулись в плоть и кости.

Я заорала, как она и добивалась, и кричала, кричала и кричала, с зажатым ею ртом, обездвиженная ее хваткой. Она пила мои вопли, как пила мою кровь, и мне пришлось защищаться.

Боль и страх стали силой. Я не подумала – истеки кровью, я подумала – умри! Горло у нее взорвалось фонтаном крови, и мы обе ею захлебнулись.

Я думала, она меня отпустит, но она не ослабила хватку. Рука прочно держала меня за волосы, и стоило Минивер призвать свою силу, мне пришел бы конец. Я сосредоточилась на ране у нее на запястье, и она попыталась вскрикнуть – с ее-то перерезанной глоткой. Рука убралась от моей головы, кисть болталась, почти отрезанная от предплечья. Голод в глазах пропал, там теперь были только шок, и ужас, и страх, который перед смертью могут испытывать только бессмертные. Страх, удивление и непонимание – когда они начинают чувствовать хватку смерти.

Она отшвырнула меня прочь, и я не успела подставить здоровую руку. Та рука, за которую она дергала, была бесполезна: она и онемела, и жутко болела одновременно. Плечо я не чувствовала и смутно понимала, что, может, это и к лучшему.

Пару секунд я лежала на полу, пытаясь понять, смогу ли двигаться. Но она пошла на меня, пытаясь приспособить оторванную руку на место, словно без кисти не могла воспользоваться рукой власти. Надо было что-то делать, пока она не сообразила, что может и так обойтись.