— Сейчас дам еще, подожди.
Когда он вернулся, то тварь лежал с закрытыми глазами… Наместник испуганно прислушался — тихое дыхание, — жив. Ненависть… ненависть к себе. Когда он взял мальчишку, грубо, по-животному — то почувствовал то, что никогда не чувствовал с женщинами — наслаждение, грубое, скотское наслаждение. И он хотел еще — чего было притворяться перед самим собой. Поэтому тварь не растерзал за попытку убийства, а уложил на свое ложе. Но… так больше — никогда… Эти слабые всхлипы… Он же воин, такой же, как те, что погибли. Тварь со стоном открыл глаза, увидел над собой лицо Наместника, вскрикнул, забился в тщетной попытке защититься. Наместник грубо сказал:
— Перестань. Я пока не хочу тебя — ты достаточно потешил всех нас сегодня…
Тварь судорожно дышал, глядя ненавидящими глазами на Наместника. Тот грубо засмеялся:
— Ты потешил меня сегодня. Я хочу еще. И не дам тебе умереть…
Тварь попытался плюнуть ему в лицо, но слюны не было — рот пересох. Наместник усмехнулся — перед кем ему было стесняться — перед недочеловеком, тварью? Пусть знает. По крайней мере, будет понимать, что захочет Наместник от него в следующий раз. Тварь неподвижно глядел перед собой, потом пересохшие губы открылись:
— Молю, убей…
Наместник усмехнулся:
— Уже нет. Я хочу тебя живого…
Тварь замолчал. Губы горько кривились. Ненависть… Захватчики Империи. Они пришли и сожгли леса. Голод. Негде жить. Отряд воинов, который погиб сегодня, собирали со всех селений — их осталось мало. Так мало. И он повел их. И они погибли. Все. А он — жив, опозорен, ему отказано даже в смерти. Жив… Ненависть…
Когда тело твари вдруг выгнулось дугой, Наместник лишь встревоженно вскинул глаза, но мальчишку били судороги и слышалось только одно:
— Убей! Убей! Убей!!!
Тварь хрипел, захлебываясь рыданиями, а потом раздался детский плач — тот, что слышался, когда твари умирали. И его Наместник уже перенести не мог. Ненависть… К кому — к растерзанному мальчишке, отчаянно плачущему от муки. К себе — что отдал приказ вывести отряд. Когда Наместник поднял тварь на руки, тот по-прежнему выгибался дугой в судорогах, ему пришлось крепко прижать мальчишку к себе, чтобы тот не покалечился. Тот уже слабо хрипел — последние силы кончались. Наместник грубо буркнул:
— Я не дам тебе умереть. Что сделано, то сделано. Отряд вел ты?
Мальчишка широко открыл глаза и внезапно растерянно кивнул. Воин глухо сказал:
— Мои почти все полегли — пока не пришел секретный отряд. Так же, как твои.
Тело твари вновь сотрясли судороги. Воин устало ответил:
— Нет. Я не буду больше с тобой играть. Ты будешь жить. Я не буду тебя больше позорить — ты хорошо сражался. За то, что я сделал с тобой — я не прошу прощения. Но такого больше не повторится.
Он вгляделся в глаза мальчишки — понял ли… Понял. Жуткая усталость и облегчение. Тварь вдруг обмяк, глаза закрылись. Если бы он мог видеть взгляд своего насильника — боль, безнадежная, бесконечная боль, ад без надежды на спасение… Ненависть… К себе… Гнев… На приказ… На Императора… Снова на себя.
И вдруг Наместник услышал тихое дыхание — тварь заснул. Ребенок, изболевшийся, истерзанный, заплаканный, заснул на руках мучителя. От слабости и голода. Не простив и не доверяя. Совсем худенькое тело. Ребенок повел боевой отряд. И почему твари плачут детскими голосами перед смертью — потому что они… Дети??? А где же воины-взрослые?
Имперские воины мало разбирали их по лицам, твари — они и есть твари, но… может, это не взрослые воины. Или так истощены? О Боги, за что еще и это осознание… Надо бы понять. Спросить… у твари. Только вряд ли он захочет говорить после всего, что было.
Ненависть… Худые бедра, мосластые, угловатые ноги, худущая спина, каждый позвонок наружу. Закрытые судорожно глаза, чтобы не видеть своего насильника. Свалявшиеся в грязные колтуны волосы. И… запах. Наместник вдруг понял, что заставляло его терзать мальчишку, входя в его тело все глубже и глубже — от твари исходил запах свежести, леса. И это — после тяжелого боя в полном доспехе… Тварь… Ненависть к себе — изнасиловал ребенка. От него не пахло мужчиной — ребенком. И это бесило… Ненависть.
Походная койка была одна, и Наместник просто положил на нее мальчишку, замотанного в его плащ, и лег рядом. Ему было так погано, что, если бы тварь ночью прикончил его — он не стал бы защищаться. По крайней мере — он так думал сейчас. А тварь спал глубоко, опьянев от вина и ослабев от раны и изнасилования. Тихое дыхание ребенка и слабый запах хвои от грязных волос. Надо будет завтра искупать мальчишку и попытаться накормить, хотя бы насильно. Сильно истощен. Как еще меч в руках удерживал… Череда каких-то странных мыслей… Надо придумать ему хоть какую-то одежду — он очень худой — навряд ли найдется что-то для него. И что едят… твари??! Нет, тихо дышит рядом…
Читать дальше