Анастасия Зорина - Чистая ненависть

На стол приземлилась тонкая папка. Нахмурясь, я подняла взгляд на помощника прокурора – темноволосого холеного мужчину в идеально сшитом костюме. На лице его застыла сардоническая ухмылка.

– Господи, Джеф, сколько лет я должна здесь отработать, чтобы ты перестал называть меня школьницей?

Ухмылка на его лице стала ещё шире. Ему однозначно нравилось меня доставать.

– Не знаю, Холли. Может, после этого дела перестану?

Джеф уселся на стул, аккуратно откинув полы пиджака.

– Господи, ну и пещера! – пробурчал он, окинув критическим взглядом мой крошечный кабинет, освещаемый одной утлой лампой.

– Какой уж есть, – деланно спокойно ответила я и открыла папку. – Валенштайны? Серьёзно?

– Серьёзно. Дело выеденного яйца не стоит. Девчонка отравила мачеху. Отпечатки везде. И куча свидетелей, как она относила ей то самое лекарство, после которого Глория Валенштайн не проснулась.

– Но зачем? – поразилась я. – Деньги?

– Деньги вряд ли, – покачал головой Джеф. – По завещанию Валенштайна его жена была всего лишь опекуном, и по достижении совершеннолетия наследство досталось бы детям. Причём львиная доля – нашей маленькой убийце.

– Тогда зачем ей убивать?

– Понятия не имею, – пожал плечами Джеф и встал со стула. – Ненависть – тоже весомый повод. Вы, женщины, такие непредсказуемые порой…

Я сцепила зубы, чтобы промолчать. Всё знали, что Джеф не жалует женский пол. Говорили, что у него вышли неприятности с бывшей женой, после которых он с трудом оправился. Так что Джеф у нас известен как закоренелый шовинист.

– Я буду просить для неё электрический стул, – продолжал Джеф. – Не сопротивляйся особо, Холли. Все-равно проиграешь. Тем более, эта девочка точно виновна.

– Я изучу материалы и сама продумаю стратегию защиты, Джеф. Спасибо.

– Ну – ну, – ухмыльнулся он и вышел.

Я нетерпеливо открыла принесенную им папку. Первое, на что я наткнулась – фотография. Рэйчел Валенштайн. Огромные оленьи глаза на перепуганном лице. Да уж, глядя на неё, никогда не подумаешь, что это убийца… Впрочем, этим меня уже не тронуть. Одним из первых порученных мне серьёзных дел было дело юноши, убившего друга из-за денег. Бог ты мой, как он плакал, как он клялся всеми святыми! И лишь на суде, когда нас ожидаемо разбили вдребезги, он показал свое истинное лицо. Обматерил судью, плюнул на убитую горем мать погибшего. А когда его выводили из зала, он кричал, что жалеет лишь о том, что не успел трахнуть симпатичную адвокатшу. Я выбежала тогда вся в слезах, сгорая от стыда. Больше я никому не верю.

Ладно, Валенштайны… Так… Что у нас здесь? Яд. Очень экзотично в наше время.

Между прочим, яд не так легко достать – я сделала себе пометку в блокноте.

Проблемы с завещанием? Ненависть как мотив?

Ничего не понятно.

Необходимо поговорить с обвиняемой.

Это только в кино адвокаты заходят в полицейский участок как к себе домой. На деле всё куда сложнее. Тебя маринуют пятью различными способами, исследуют удостоверение почти под микроскопом, потом ты ждёшь, пока освободится следователь, затем ты ожидаешь, пока приведут твою подзащитную. Так что к моменту свидания с Рэйчел Валенштайн я была уже изрядно на взводе.

Наконец её ввели.

– Мисс Холли, я за дверью, – напомнил дюжий полицейский.

– Да-да, спасибо, – ответила я.

Рэйчел Валенштайн мало походила на человека, которого можно было опасаться. Худенькая, до смерти перепуганная девушка.

– Садитесь, Рэйчел, – мягко попросила я. Она послушно села, скромно положив руки на колени. Я устроилась напротив.

– Меня зовут Холли Кроуфорд, можно просто Холли. Я буду защищать вас. Безусловно, вы можете отказаться от моей кандидатуры. Наверное, у такой семьи, как ваша, есть собственный адвокат, гораздо более именитый, чем я.

– От меня все отказались, – тихо всхлипнув, произнесла Рэйчел. – Они считают меня убийцей.

– Тихо-тихо, Рэйчел, плакать не надо. Это пустая трата времени. Я сделаю все возможное, чтобы вам помочь. Будьте искренни со мной.– ободряюще улыбнулась я. – Расскажите мне про тот вечер.

– Мы ужинали все вместе. Глория, Бенни и я.

– Бенни это ваш брат, так?

– Да, сводный. Он сын Глории. Но мы росли вместе, и очень близки.