Мила Нокс - Наместник ночи [litres]

И он, Калике Мизери, будет рядом.

Он поможет детям исполнить пророчество.

Затаив боль и печаль, вынужденный молчать и говорить загадками, он всеми силами попытается сделать так, чтобы пророчество сбылось. Будет защищать детей от слуг Эмпирея, сумрачных духов леса и чудовищ, проведет по темным землям, следуя за ними тенью, но не смея вмешиваться в тайное волшебство испытаний.

Он пройдет за ними от Мертвой Мельницы до Северных гор.

И когда Северный Ветер возьмет в руки серебряную лиру, прольется музыка, которая не звучала в этих землях полторы тысячи лет.

За это время погасли глаза его друзей.

Его слуг.

И даже лучи некоторых звезд.

Вот сколько Калике ждал, чтобы спеть эту песнь, ту самую, которая наполнит сердца его народа свободой и объяснит сыну солнца, что это все значило.

Ибо это был не сон.

Это случилось взаправду.

В прошлом или будущем – неважно.

Если сын солнца запомнит песнь, то, проснувшись по ту сторону Кризалиса, в своей родной земле, все поймет.

Сам.

Пророчество Мудреца сбудется. Сыну солнца вернется то, что он утратил несколько лет назад, – воспоминания.

Те самые, которых теперь лишился его родной брат.

Ибо отныне у него не будет памяти.

Не будет лица.

Имя «Филипп» окажется в Полуночи под запретом, чтобы исчезло малейшее воспоминание о том, что Мертвый Принц когда-то был человеком.

Чтобы он сам об этом забыл.

Калике обо всем позаботится.

Спрячет память Принца в волшебный флакон и отдаст на хранение одному из своих слуг. Магический серебряный кинжал, разрушивший тело наместника, тоже окажется под надзором некоего существа, и Ветер выберет того, кто не пропустит врага. И ключ от печатей Ветер так же укроет от чужих взоров.

Чтобы на долгие-долгие века трон Принца не менялся.

Чтобы ночь длилась вечно.

Ибо таков закон Кризалиса, разделяющего мир ночи от мира солнца.

– Ты все поймешь, – шепнул на ухо Франциску порыв ветра. – Спи.

Веки Франца отяжелели, и он почувствовал, как его тело становится тяжелым и будто опускается в облако. Голоса айсидов, звон множества бирюлек и шум северного ветра исчезали, растворялись.

– Спи, мой господин…

И Франциск погрузился в сон, который длился ночь.

Или даже целую вечность.

Мальчик медленно открыл глаза.

Над ним темнели широкие балки, по левую сторону I у I из прорехи в крыше проливался лунный свет. Пахло плесенью и многолетней пылью. Он лежал на сырых досках, свернувшись клубочком.

Франциск зашевелился и сел.

Он на Мельнице.

Совершенно точно.

Причем с обратной стороны, в Англии. Мальчик помнил этот угол – вот там, на краю лунного пятна, возле развалившейся бочки, стояла Лу, когда сказала, что он чокнутый.

Дверь!

Франц вскочил и рванулся к темневшей на стене двери, дернул за ручку с такой силой, что запертая створка с глухим стоном отлетела в сторону и ударилась о стену. Он застыл на пороге еще одной комнаты Мельницы.

Серебряный лес Полуночи исчез.

Франц заскочил в помещение, кинулся в один угол, в другой… Искал двери, шарил по стенам, вглядывался в молчаливый полумрак углов, но ничего не нашел. Он вышел из комнаты и уставился на рассохшуюся створку. Это уже не Дверь в волшебную страну, а просто – дверь…

Одна из тысяч.

– Фил…

Франциск рухнул на колени, скребанул пальцами по пыльному полу.

В душе, казалось, зияла дыра, в которую врывался стенающий ветер.

– Фи-и-ил…

Он исчез.

Брат остался по ту сторону.

Сказка окончилась, Франциск вернулся в реальный мир. То, что прежде казалось таким живым и настоящим – глазастые цветы, искрящиеся голубые фонтаны в пещерах айсидов, пение ветра в небесах, – все это стало всего лишь воспоминаниями о волшебном мире Смерти. Франциск очнулся от дивного и страшного сна, самого долгого в своей жизни.

Он еще долго сидел на Мельнице – теперь просто мельнице, – глядя в распахнутую дверь. Всматривался в очертания балок и досок и думал о том, что случилось.

Вспоминал последнюю песню ветра и пытался осознать, как же так произошло…

Неужели это случилось взаправду?

Неужели он, вернувшись домой, не увидит Филиппа?

Никогда, никогда больше не увидит?