Мила Нокс - Наместник ночи [litres]

Вдруг в зал из коридора ворвался ветер. Створки зашатались на петлях. Калике застыл, глядя на дверь.

– Расступитесь! – скомандовал он.

Айсиды поспешно разошлись по сторонам, увлекая за собой ничего не понимающего Франциска, замерли по левую и правую руку от прохода. Калике же и Филипп стояли напротив ворот – по другую сторону моста, у подножия трона.

И тут послышался звон.

Франциск его мигом узнал.

Пустоты и коридоры недр горы оглашало пение сотни колокольчиков и бубенцов. Дзиньканье и бреньканье приближалось. Ветер усилился. Внезапно в темноте, сгустившейся по ту сторону ворот, возникло яркое, рассыпающее во все стороны искры и блестки пятно.

Мгновение – и в зал влетел пестрый ковер. По толпе айсидов прокатился взволнованный шепот. Мимикры затормозили и, стрекоча крылышками, опустили ковер на каменный пол. На плиту ступила расшитая блестками туфля, следом – вторая. И вот уже перед толпой стоял яркий пестрый человечек с гигантской шляпой на голове. На его тонких губах таилась спокойная улыбка. Он поднял голову, расправил плечи и посмотрел через весь зал на Каликса и Филиппа.

Айсиды зароптали и зашептались, расступаясь у него на пути, – коридор между рядами расширился, словно существа боялись даже приближаться к Мудрецу.

Не глядя по сторонам, Мудрец сверкнул зелено-голубыми глазами в сумраке и зашагал вперед. За ним полетели две пары мимикров, держа на вытянутых руках свертки: один из темнокрасного бархата, другой из бледно-голубого.

В тишине отчетливо слышался звон всех до последнего подвесок, бусин, бубенцов на его одежде.

Звяк.

Дзиньк.

Звяк.

Дзиньк.

Каждый шаг рассыпал сноп звуков и искр.

Яркое пятно проплыло мимо Франциска к Филиппу и Каликсу.

Северный Ветер опомнился:

– Мой господин, преклоните колено!

Он подал руку мальчику, и тот – по-прежнему словно ничего не осознавая – послушался.

Мудрец подошел к ним двоим, щелкнул пальцами.

Мимикры подлетели и протянули ему сверток.

Он щелкнул еще раз.

Малыши откинули бархат. Франциск прищурился, силясь разглядеть, что же там лежало, но видел лишь тусклый отблеск. Когда же Мудрец взял предмет в руки, Франц разглядел венец.

Мудрец подошел к Филиппу и поднял корону над его головой. По залу пролился чарующий голос:

– Да будешь ты отныне и до последней своей звезды Мертвым Принцем, наместником великой Полуночи, стражем этих земель – от Мертвой Мельницы и до Северных гор, заступником и хранителем Кризалиса, черным сердцем, бьющимся из ночи в ночь, чтобы тьма царила в Полуночи вечно. Отныне и на долгие годы да продлится твоя тень. Да забудет любая душа твое имя и твое лицо, и будет знать лишь твой титул, которым наделяю тебя я, хозяин Полуночи.

Именем Истины, да будет ночь.

Отныне – и вечно!

– Да будет ночь! – прокатился ропот по толпе айсидов. – Отныне и вечно.

«Хозяин… Полуночи? Что? – Слова эти пронзили Франциска до глубины души, он был не в силах поверить в происходящее. – Но ведь Мудрец говорил… Он говорил, что Полночь принадлежит… Смерти! Неужели… он…»

Франциск вспомнил, что Калике падал на колени всякий раз, как видел Мудреца. Его дрожащий, исполненный восторга голос. Смущение, когда Мудрец ему покровительствует. Все это время Калике действительно вел себя так, словно Мудрец… его господин!

Мудрец щелкнул пальцами, и мимикры отбросили бархат с голубого свертка.

Мудрец взял в руки лиру из лучезарного серебра и протянул Каликсу.

Северный Ветер упал на колени и, склонив голову, принял музыкальный инструмент.

– Ну что же… – прозвучал ясный голос Мудреца. – Наступает правление Севера!

– Север пришел! – вскричали айсиды. – Север пришел! Кари-то имаши!

Они выкрикивали имя Каликса, слезы струились из их льдистых глаз. Толпа ликовала вне себя от счастья. Им наконец-то вернули долгожданную свободу!

– Кари-то имаши! – грозно вскрикнул Калике, обратившись к своему народу.

Вдруг он превратился в совсем иного Каликса. Волнение покинуло его. Монстр воздел над собой лиру, строго блеснули его глаза, и Северный Ветер ударил рукой по струнам.

Полилась мелодия, которой Франциск никогда не слышал.

И он точно знал: эту никогда не забудет.

Он слушал перелив серебряных струн, который пронизывал душу каждого, кто находился в зале. Серебряная музыка взмыла к небесам – и, наверное, звезды в своей вышине вздрогнули и померкли пред светом и сиянием этих струн…

Никогда в жизни Франциск не слышал столь прекрасных звуков.