Анна Алмазная - Максим [СИ]

— Все позади, больше не дам тебя в обиду. Все позади… Рука Димы отпустила мою, машина плавно сдвинулась с места. Тут-то меня и прорвало. Так сильно я не выла никогда, даже несколько часов назад, даже после смерти крестной. Димка, остановив у обочины машину, дрожащими руками отцепил мой и его ремни безопасности, обнял меня за плечи, прижал к себе, шепча ласковые слова, гладил мои волосы и мягко покачивал, как ребенка. И тут я вдруг поняла, что это Димка, именно Димка с его улыбочкой и глупой интеллигентностью был для меня другом все эти годы. Тот самый Димка, что так хорошо смотрелся с Ленкой. Мысль о Ленке, которая все же была мне подругой, отрезвила меня, и я начала постепенно приходить в себя. Сколько времени я отдавалась истерике, я не знала, но после внезапной вспышки эмоций стало легче дышать, думать и жить вообще.

— Домой? — спросил Димка, быстро уловив перемену. Я кивнула, и Дима осторожно вывел машину на проезжую полосу.

— Что это она так? — спросил он, когда молчание стало совсем невыносимым.

— Я не знаю, — покраснела я.

— Прости, — прошептал Димка, — конечно, ты не знаешь… Больше я из того дня ничего не помню. И из последующих тоже. Горе обняло меня крепко, так крепко, что не оставалось места для других эмоций. Я ходила в университет, сдавала очередные зачеты, но как-то вяло, без души, хотя сдала все. Помню, как в день похорон заставила себя слезть с кровати, пойти в аптеку и купить белоснежный пластиковый флакон с каким-то лекарством. Аптекарша посоветовала, сказала, что спать буду, как невинный ребенок, без снов. И хорошо, что без снов. Будьте прокляты эти сны! Не хочу его больше видеть! Это он, Дал, во всем виноват! И в тот день я и в самом деле не видела. И в следующий, и через неделю…

Приближалось католическое Рождество. Рождество без снега, без настоящей зимы. Магазины незаметно украсились мохнатыми еловыми и сосновыми веточками, везде запахло хвоей, преддверием праздника, улицы стали ярче, насыщеннее. Всем было хорошо, одной мне — неуютно. Ну да ладно, не привыкать к одиночеству. Рождество я собиралась встречать одна — из города уехать не было возможности, приглашать никого не хотелось, идти к кому-то — тем более. Праздника тоже не хотелось. Компьютер перекочевал обратно в угол, а вся бумага была аккуратно сложена в столе — от греха подальше.

Зеркало теперь радовало. Вместо толстушки оно настойчиво показывало высохшую каргу. Смотреть туда не хотелось, к холодильнику лезть тоже. Отсутствие там продуктов тоже не беспокоило. Но в тот вечер одиночество почему-то волновало меня особенно.

Злодейка судьба, которая, казалось, утратила меня из виду, завернула новый виток событий, но тогда я этого не знала. Накинув на плечи теперь большое мне пальто, я спустилась вниз и побрела по голому без снега городу. До Рождества осталась лишь неделя. Пройдя мимо костела (как всегда закрыт!), я взглянула на блестящую витрину, прикинула, что таких денег у меня нет и не будет, и побрела дальше. Богатая жизнь манила и злила, на душе было холодно и одиноко. Мимо пробежала, весело смеясь, стайка молодежи и на их фоне я почувствовала себя старой и никому ненужной. В мои-то двадцать три!

— Маргарита Юрьевна! До меня не сразу дошло, что это я. Рита — это я слышала часто.

Ритка — еще чаще, Потапова — так то каждый день, Маргарита — изредка, но Маргарита Юрьевна — это что-то новое! Старею! Оглянувшись, я пожалела, что оглянулась: во рту пересохло, а ноги стали ватными. Это не может быть он…

— Здравствуйте, Маргарита Юрьевна, — не дождался моего приветствия назойливый мужчина. — Вы уж простите, что так внезапно и назойливо.

Знаю, что мы не знакомы… Вернее, не совсем знакомы… Тут я и поняла — конечно, не знакомы. Этот чуть старше меня, а тот, тот был старше намного… Не может быть… Это…?

— Меня зовут Максим Александрович. Ну да, тот же был Александр Алексеевич…

— Максим Александрович Меняев, — добавил он.

— Тоже психолог? — ляпнула я, вспомнив наши первые встречи: телефонную и на кладбище. И как это я сразу не узнала этот голос? Может, потому, что теперь он не напоминал кусок льда? Как тогда, по телефону…

— Нет, — почему-то засмеялся он. Тепло засмеялся, как старой знакомой. Мы пошли по темной полосе асфальта. Ближе друг к другу, чем шапочные знакомые и дальше, чем влюбленная парочка. Я искоса наблюдала за попутчиком. Мимо проехала машина, бросив на Максима столб света. Теперь он уже не казался так похож на отца, и мне стало чуть легче дышать. Одиночество вдруг отступило, оставив вместо себя легкое беспокойство. Мы молчали. Но слова были и не нужны. Я молча спрашивала, что ему нужно, а он молча отказывался отвечать. Или стеснялся. Я же не психолог!