Анна Алмазная - Максим [СИ]

— Ничего деточка, пройдет боль, пройдет… — тихо прошептала кондукторша. — Держись, красавица, сначала всем тяжело, а потом легче. Верь старой. Минует, как страшный сон… Я отвернулась, сдерживая нахлынувшие на глаза слезы и машинально подставляя ладонь для сдачи. Пройдет… Не все пройдет! Александра больше нет, и это не пройдет, не минует. Нет его улыбки, нет непонятных выходок, нет понимающих глаз… И этот странный конверт… Он чувствовал, Господи, чувствовал ведь! Почему… Зачем? Слезы потекли по щекам, залетая за воротник. Я не пыталась их отереть. Какая разница? Чуть менее мокрее, чуть более, а Александра уже нет. Нет! Холодно… душно, невыносимо! Господи, почему, что мы тебе сделали, больно-то как! С удивлением я почувствовала, как кто-то сунул мне в ладонь одноразовый бумажный платок. Очнувшись и вынырнув из густого страдания, я вытерла со щек предательскую влагу и посмотрела на случайного благодетеля, чье лицо расплылось из-за непрерывно наплывающих на глаза слез.

— Кого вы потеряли? — мягко спросил он. Красивый голос, немного знакомый, теплый, как весеннее солнышко.

— Друга, — прошептала я, с удивлением почувствовав, как тяжело мне даются хоть даже простые слова.

— А я — отца, — тихо ответил он, и только тогда я заметила, что венка у моих ног теперь два. Один мой — второй его. Оба — похожие, как родные братья. Скорбные братья… Я сжала платок, пытаясь справится с эмоциями, но мои губы предательски задрожали от внезапно нахлынувшей жалости к себе и этому молодому человеку. Почему мы обязаны терять близких, переживать такую страшную боль? Зачем? Куда ты ушел, Александр, куда унес свое тепло, кому теперь его даришь? А если никому, если там ничего нет, только пустота… И тебя нет, и меня не будет, и этого странного незнакомца тоже не будет… Трамвай резко затормозил, и, не удержавшись, я упала в объятия незнакомца, прижалась к его щеке своей, а моя слеза нашла дорожку на его коже. Как приятно и удобно мне в его руках, как знаком запах! Выругав себя за глупые мысли и извинившись, я резко вырвалась из мягких мужских объятий. Он и не возражал. На миг я забыла о своем горе, а по моей измученной душе пронеслось сожаление… Все закончилось так же внезапно, как и началось. Закончилось до боли банально. Трамвай остановился, молодой человек вышел, а я осталась — надо было проехать еще одну остановку. Можно было выйти и здесь, но мне не хотелось идти по главной аллее, как не хотелось продолжать так глупо начавшееся знакомство, впечатления о котором вновь затмило нахлынувшее волнами горе. Дождь кончился, и мне следовало пройтись по лесу, мимо старых могил, успокоиться, собраться с силами, чтобы не показать всему свету, как мне больно.

Горевать можно и позже, в гордом одиночестве, а в шумной похоронной толпе слезы мало уместны. Тем более, что до похорон оставалось еще целых полчаса. Уйма времени в моей ситуации, целая вечность для погруженной в горе души… Я пришла вовремя. На похоронах бывшего психолога собралась уйма народу, как на панихиде у суперзвезды средней величины. Были среди разношерстных соболезнующих и студенты. Последнее меня обрадовало — это давало надежду, что жена Александра меня не узнает, не разглядит в толпе ту странную незнакомку, которая нахамила ей перед смертью мужа. А жену я узнала сразу. Как же не узнать худую сорокалетнюю женщину в черном у гроба, которая даже в такой день умудрилась выделиться своей несуразностью: наложить на лицо тонну косметики и облачиться в старомодное, гротескное черное платье с огромной черной розой у глубокого декольте. Время от времени новоиспеченная вдова прижимала к глазам черный кружевной платочек, в остальное же — окидывала толпу испытывающим взглядом, оценивая каждый принесенный цветочек, каждое неосторожное слово, каждый жест. Рядом с ней стоял молодой человек, наверное, сын, к которому я не приглядывалась. Меня интересовал только он… Александр лежал в гробу, такой непривычно серьезный и слегка злой, а по его бледному лбу расплылся длинный кровоподтек, скрываясь в зарослях посеребренных временем, зачесанных назад волос. Мне стало страшно. Всхлипнув, я вдруг подумала, что не похожа эта кукла на моего друга, не он это! Не может быть, что это он… Только похож, не он… Кто сказал, что смерть красива, похожа на сон, страшный это сон, бессмысленный… Собравшись с силами, я встала в длинную очередь. Очередь продвигалась достаточно быстро. Каждый соболезнующий оставлял цветы или венок у гроба, подходил к покойнику, потом к его вдове и сыну, говорил несколько слов и растворялся толпе. Все время ожидания я не могла отвести взгляда от гроба. Теперь мне уже не казалось, что там лежит манекен. Напротив, я не могла избавиться от странного ощущения, что Александр что-то силится мне сказать, поднять отяжелевшие веки, но не может, не в силах овладеть чужим теперь, непослушным телом… А очередь все продвигалась.