Джон Краули: Бесконечные Вещи

Пустота. До прихода людей. У Винни, после месяцев страха — все эти месяцы она представляла себе солдат и их страх, когда они спускаются на такие пляжи, представляла, как японцы палят по ним из автоматов, и как солдаты стреляют по всем дырам, чтобы выжечь их оттуда — появилось искушение пожелать, чтобы Человек никогда не приходил туда, не находил их и так беззаботно не подвергал риску. Потому что сейчас — она была готова поспорить — там не осталось ни птиц, ни цветов. А эта мысль вела за собой другую: было бы намного лучше, если бы Человек вообще не появлялся на Земле, без него здесь царил мир и бесконечность; и она с легким страхом отступила от этой мысли.

Сэм вернулся вернулся невредим. Спустился по трапу из большого коричневого самолета чуть ли не в то мгновение, когда пропеллеры перестали вращаться; целый и здоровый (и даже немного поправившийся), один из многих мужчин в бейсболках или фуражках, коричневых кожаных куртках и в коричневых галстуках, заткнутых в рубашки. Майор: ему сказали, что, если он останется, через два года будет полковником. Винни, Аксель и их сын Пирс ждали на шоссе за забором вместе с сыном и дочерью Опал, а также всеми остальными женами и детьми.

Позже Винни решила, что это наверняка было первым воспоминанием Пирса, и он сам тоже поверил, что видел и запомнил все, сохраненное маленькими коричневыми фотографиями, сделанными Опал — Сэм высоко поднимает сына Джо, Сэм, усмехаясь, прижимается щекой к щеке сестры. Маленький флаг, который ему дали и которым он махал. И как он заплакал, когда Сэм наклонился к нему, чтобы приласкать, а он плакал и плакал, пока Сэм не снял страшную фаллическую фуражку.

В любом случае, именно тогда он впервые увидел человека, под чьей крышей впоследствии прожил десять лет.

Причину вы помните: как Винни узнала, что за человек Аксель и что он не подходит для семейной жизни (Аксель сам со слезами сказал ей об этом, поздним вечером или ранним утром, в день двенадцатилетия Пирса, когда тот спал в дальней комнате); рассказал о том, чем он занимался перед свадьбой — и, может быть, после — и об аресте за преступление, которое он совершил давным-давно; именно из-за этого его и не взяли в армию. « Я так устроен », сказал он, и она зажала уши руками.

Она забрала вещи и сына и уехала в Кентукки к недавно овдовевшему брату (потому что Опал, прекрасная мудрая Опал, прожила недолго, навсегда оставив Сэма горевать); как будто именно на этом кошмарном перекрестке ее жизнь повернула назад, вернувшись на дорогу, которую она планировала для себя еще будучи ребенком; как будто грех или болезнь Акселя была необходимым условием, благодаря которому она заняла законное место рядом с братом, в его кухне, на женской стороне его очага, хотя ее кресло было меньше, чем его. Ей даже показалось — не в первое мгновение ужаса и потрясения, но довольно скоро — что это дело рук Судьбы, благожелательной или по крайней мере благонамеренной, так что она не возненавидела Акселя и даже разрешила Пирсу иногда проводить с ним время в Бруклине, когда семья переехала на север.

Однако больше никогда не смогла заставить себя опять коснуться его.

Пирс, чтобы доставить удовольствие отцу (а он обычно хотел этого, когда они бывали вместе), слушал его болтовню, как это делала Винни и как впоследствии делал сам Пирс, уже взрослый. Аксель был одним из тех людей, которые родились без фильтра между мыслью-в-мозгу и мыслью-на-языке: находиться рядом с ним означало плыть или тонуть в крутящемся потоке его сознания по которому текли странные знания, знаменитые имена, кинематографические варианты собственной жизни и приключений, отрывки песен и стихов, судебные предписания, страхи, жалость к себе, старомодное благочестие и броские выражения из всей истории человечества. «О как безмолвно ты на небосвод восходишь, месяц [12] Сидни Ф. Сонет XXXI. Пер. О. Румера. , — говорил он в одну секунду, — ром, содомия и плеть [13] Из цитаты, часто приписываемой Уинстону Черчиллю: «Не говорите мне о военно-морской традиции. Это не что иное, как ром, содомия и плеть». ; inter fæces et urinam nascimur[14] Мы рождаемся между дерьмом и мочой (лат.). Выражение ошибочно приписывается разным отцам церкви, в том числе Св. Августину, Одону Клюнийскому и т. д. Оно стало популярным после книги Зигмунда Фрейда «Случай истерии (Дора)», в которой Фрейд приписал его безымянным «отцам церкви». Однако впервые выражение появилось в 10-м издании (1867 г.) учебника анатомии Йозефа Гиртля, австрийского врача и анатома, откуда, по-видимому, его и позаимствовал Фрейд. , — в другую, и тут же, громко и жалобно, как служка у алтаря: — Граф Алукард? Не думаю, что это трансильванское имя [15] Алукард — вымышленное имя, даваемое вампирам в различных фильмах и книгах, читаемое с конца как Дракула. ...» На людях он часто казался таким же, как и остальные, но, оставаясь наедине с вами, выплескивался из берегов, и надо было либо бежать от него со всех ног, либо плыть следом: вас или подхватывало течение, как Винни, которая с трудом держалась на поверхности, или вы отталкивались шестом так быстро, как только возможно, и неслись по тысячам разветвлявшихся потоков через болота и заводи, как, чувствовал Пирс, должен делать он. Он мог уставать от Акселя, но никогда не презирал его, потому что его никогда не учили, что тем, чем обладал Аксель, не стоило обладать; кроме того, он боялся обидеть отца, ибо обида легко могла стать смертельной, и он, потерявший почти все, чем владел, потерял бы последнее, то, без чего он перестанет существовать.