Все посмотрели на него; они никогда не слышали, чтобы кто-то сказал никогда не вернулся настолько серьезно.
Никогда не вернулся. В тот месяц слишком для многих из посетителей выставки — не только для этих четверых — наставало мгновение, когда они понимали, каким путем пойдет мир, каким путем он уже идет. Сэм и Опал, Винни и Аксель: хотя два следующих года их жизни ничем особенным не отличались от других, когда люди женились, рожали детей, умирали и ложились в могилы; мир будущего наступил, но не стал ближе — в итоге все пошло по тому пути, которого никто не хотел и все ожидали.
* * *
Пирс Моффет, сын Акселя и Винни, должен был хорошо узнать эту историю: он заставил мать подробно рассказать ее, и только тогда, когда по-настоящему понял ее, смог разгадать загадку своего появления на свет. Как его будущие мать и отец ехали рядом в подземке на Выставку, не перекинувшись друг с другом и робким словом. Как его тетя Опал звонила в маленький город в Кентукки, а все смеялись. Как потом Аксель водил Винни по спагетти-ресторанам Гринвич-Виллиджа и музеям, находящимся в верхней части города. Как они получили в мэрии разрешение на вступление в брак, окруженные солдатами, моряками и их девушками, знавшими, что скоро они расстанутся. И как посреди войны на свет появился он, Пирс; и как они были рады и как любили его.
На следующий день после Перл-Харбора Сэм Олифант отправился на призывный пункт, и через несколько недель, одетый в форму, уже командовал медицинским подразделением. Врачи требовались позарез. Он отбыл недельный отпуск, поцеловал детей, попрощался с женой и улетел на Гавайи, а потом его посылали все дальше и дальше в великое Западное море [10] Тихий Океан (прим. редактора).
. Винни ходила в кино и смотрела кинохронику: серые боевые корабли разрезали сверкающую воду, флотилии самолетов разрезали пенящиеся облака; самолеты вели пилоты, которых лечил Сэм. Опал посылала ей тонкие листики микрофотописем, которые писал Сэм, шутливых, нежных и пугающих. Чаще всего он не мог назвать места, в которых находился, но иногда мог; тогда Аксель и Винни брали атлас и пытались найти их. « Адажио островов », говорил Аксель.
Акселя не призвали: какая-то хворь или что-нибудь другое. Он работал на военном заводе вместе с другими освобожденными и инвалидами, зачастую намного более больными, чем он. Ему нужно было носить значок, и он каждый вечер аккуратно перекалывал его с синего костюма на серый. И, прежде чем Винни тоже нашла занятие для себя, она поняла, что забеременела.
Жаркими ночами того лета, когда она больше не могла сидеть рядом с вентилятором в их квартире, растопырив, как толстуха, ноги и раскрыв рот, Аксель вез ее на Статен-Айленд Ферри освежиться. В те дни, когда он был на работе, она иногда ходила в кино — там работал кондиционер. Или шла на Манхэттен, а оттуда в Метрополитен-музей, огромный и холодный, или в Музей естественной истории, где, не заходя вглубь, можно было легко найти галерею или зал, в котором было приятно находиться; она садилась и просто сидела, безмятежная, словно комнатное растение в полутьме.
Естественная история : сами слова утешали и успокаивали ее; они не просто отличались от едкой человеческой истории, но и служили противоядием от нее. «История — это кошмар, от которого я пытаюсь проснуться» [11] Джойс Дж. Улисс «Улисс». Пер. С. Хоружий, В. Хинкис.
, как-то раз сказал Аксель. Однако и это была цитата; Аксель не имел в виду историю, которую он на самом деле любил; просто он, кажется, не понимал, что из-за нее братьев и мужей усылают далеко от дома по самым разным поводам: для мести, для завоеваний или для того, чтобы остановить преступления.
Винни заходила в зал азиатской фауны, где в застекленных вольерах, имитировавших их родину, сидели животные и птицы с далеких островов Тихого Океана, названия которых она читала с ужасом, потому что именно они сейчас встречались в газетах и письмах Сэма: именно там сейчас происходили самые кровопролитные сражения; в кадрах кинохроники они выглядели разрушенными, серыми и затянутыми дымом, но здесь царили зелень и тишина. Новая Гвинея. Самоа. Соломоновы острова. Потрясающие птицы, окрашенные в тысячи цветов, которые жили там все время и которых никто не видел столетиями, не видел никогда. Диорама Самоа представляла высокий утес над морем, через листья и лозы глядевший на пустой пляж; если присмотреться, можно было заметить на конце изогнутой ветки дерева маленькую блестящую птицу.
Читать дальше