Селиванов был взрослый мужчина и понимал, что весь этот дым и аллегория не имели ничего общего с устаканившейся практикой.
На практике все давно происходило по стандартной, обкатанной схеме, никаких там патриархальных «вась-вась», «нюх-нюх». Встречаются два одиночества, в сжатые сроки налаживается контакт, «псык-псык» в баночку — и дрожащая жидкость отсылается по известному адресу. В тот же день или днем позже — ответ, резусы, факторы, гены дают отмашку и — Йо-хо-хо!!! — можно создавать семью!
Льву Андреевичу же хотелось теперь совсем другого. Хотелось заботиться друг о друге. Читать мысли. Заглядывать в глаза. И даже хандрить, когда другого нет рядом.
Бог его знает, что с ним такое приключилось этой весной.
Может, так отразился на нем март, а может быть, имели место более глубинные процессы, и теперь, шлепая под дождем, мужчина думал уже не о том, как бы от всего этого избавиться, ведь даже в учебниках написано, что все это нецелесообразно, не нужно, неоправданно… а наоборот, он задумался о том, как бы сделать так, чтобы не растерять зародившееся в душе дребезжание и… что бы такое придумать, чтобы завибрировала и Лакомкина…
— А что если по старинке? — закрыл зонтик Лев Андреевич, дождик закончился. — Подкатить к ней с цветами, да такими, чтоб она обалдела, обложить со всех сторон подарками, и она уже пятнадцать раз на все согласится, а ты как будто не слышишь, вроде как глухой, и все продолжаешь её завоевывать, и все тебе мало! Хочешь ее еще раскочегарить!! И вот в тот момент, когда, казалось бы, все должно свершиться и Лакомкина чуть не ставит ультиматум… Ты уезжаешь! На другой континент! Она бьется, ругается, но вскоре успокаивается и начинает ждать!
На самолетах она не летает — ее тошнит, на кораблях еще хуже, и только и остается ждать, когда обстоятельства вас снова соединят. Пока она тебя ждет она, конечно, ни на кого больше не смотрит. К ней за это время успевают подкатить и пронырливый Илья Аркадьевич с колечком, и надоедливый Максим Петрович с конфеткой, и даже Альберт Иосифович с мурлыкающими словами, а она все — «нет и нет»! Потому что верная! А ты сидишь на соседнем континенте и никому не говоришь, что обстоятельства уже давно разрешились и тебе можно возвращаться, и билет хоть на пароход, хоть на самолет, хоть на поезд на воздушной подушке — на что хочешь можно приобрести, но нет! тебе мало! тебе хочется еще хоть на чуточку оттянуть момент встречи. Хоть капельку помурыжить некую особу, но больше всего хочется потомиться самому, и тогда ты выходишь на побережье в задумчивости…
Только старый, седой океан тебя и понимает. И ты ходишь, ходишь и ходишь по берегу, так что некоторые начинают беспокоиться, но тебе не до этих праздных зевак, ты знаешь, что там, за 3820 с лишком морских миль, на берегу Неаполитанского залива, тебя сидит и ждет русалка Лакомкина.
— Э-э-э-у-у-у!!! — Резкий, сердитый окрик отвлек Льва Андреевич от его фантазий.
Мужчина в недоумении глянул на выскочившего из подворотни кота, кот рванул вперед, впереди сплелись в душещипательный контур два ободранных хвоста.
С ближайшей помойки донеслись восторженные звуки серенады.
Ночь. Фонаря нет. Аптеки тоже. В квартире ему неоткуда взяться, он на улице, но для того, чтобы его увидеть, нужно подойди к окну. Нина приоткрыла один глаз, левый, голова ее утопала в подушке. Гена стоял посреди комнаты, его темный силуэт слабо вырисовывался на стене, женщине показалось, что он к ней приглядывается, и она, на всякий случай, зажмурилась и лежала некоторое время не шелохнувшись, только прислушиваясь к шорохам. Гена не шевелился тоже.
— Нин, Нина-а-а, — тихо протянул Гена. — Ты спишь? Спишь, Нин?
«Нет, ушла к партизанам». — Женщина сдержала смешок. И смех и грех, а что она, собственно, должна делать в три часа ночи в собственной постели?
— Спит, — сам себе тихо сказал Гена и подошел к окну.
Нина по шагам догадалась, что муж стоит у окна и смотрит на улицу. Она распахнула глаза, дала им привыкнуть к темноте и стала рассматривать мужа. Внешне Гена сильно изменился, особенно его движения. Нина сказала бы, что из них ушла прыть, но, другой стороны, у кого она не уйдет, когда уже за шестой десяток. Некоторым, конечно, и в столь почтенном возрасте удается себя сохранить, но это смотря какой образ жизни вел человек до этого. У них с мужем последние тридцать лет год шел за три.
Гена постоял у окна, убедился, что фонарь на месте, и направился к двери, шел не на ощупь, а довольно уверенно, да и маршрут был привычный, по шагам выверенный. Мужчина еще не вышел из комнаты, а Нина уже точно знала, что произойдет дальше. Сейчас Гена неслышно пройдет в прихожую, подойдет к ее висящей на крюке сумке, осторожно ее снимет, пойдет с добычей на кухню, там сядет на табуретку, откроет сумку и вытащит кошелек. Нина зашевелила губами, подсчитывая примерную сумму, которую приготовила для мужа: тысячи полторы у нее было и она добавила еще три, так что улов у Гены за ночь будет приличный. Выгребет не всё до копейки, у любого Робин Гуда есть кодекс чести, одну бумажечку обязательно вернет обратно в кошелек. Маршрут из кухни в комнату пройдет быстрее, по дороге повесит сумку опять на крюк и вернется к ней под одеяло.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу