Ольга Белова - 8848

— 3.50. Устроит?

Тут бы Льву Андреевичу поскорее принять условие, но черт знает почему он замешкался, сбило с толку его это «3.50». Что оно значило? Время? А может, тариф за услуги?

Голос истолковал это молчание превратно.

— Как хотите, я могу предложить Лодыжкину, он мне два дня прохода не дает.

Когда Лев Андреевич обернулся, никого рядом уже не было, в чашке оседала пенка кофе. Обидно было даже не от того, что так по-глупому опять все сорвалось, обидно было, что ему предпочли Лодыжкина. Лодыжкин в сравнении с ним был просто пингвин — нерасторопный, скучный, пугливый. В компании показать себя не умел, на мозговых штурмах идеи выдавал самые вялые и неперспективные. Никто в конторе не смог бы припомнить такого случая, чтобы Лодыжкин развернулся, метнул икру, побуянил… Смущало и то, что мужчина буквально всего боялся: вылетевшей из бутылки пробки, потому что она могла залепить ему в глаз или лоб; пролетающей мимо осы, потому что у него была аллергия; лифтов, лестниц, окон — потому что они могли ему нечаянно что-нибудь прищемить.

Очень даже понятно, почему Льву Андреевичу было обидно.

Но судьба не оставляет ищущих. В тот же вечер в раздевалке, у шкафа, в тот самый момент, когда Лев Андреевич собирался домой, рядом с ним выросла фигура. Фигура порылась в коллекции верхней одежды и наконец вытащила свое пальто и длинно глянула на Льва Андреевича. Селиванов, уже наученный, тут же ухватился за новую возможность, не в его положении было пренебрегать.

— Позвольте? — Мужчина элегантно взял в руки чужое пальто и накинул его на роскошные плечи.

— Благодарю! — Роскошные плечи шелохнулись, руки стали шарить в лабиринтах рукавов и наконец попали туда, куда следует.

Лев Андреевич позволил себе расправить на чужом пальто воротник из искусственного опоссума и даже нечаянно его погладить. Все это было сделано с таким достоинством, так элегантно, что вряд ли можно было бы обвинить мужчину даже в навязчивости. Но, с другой стороны, намерения Льва Андреевича могли остаться неясными только совсем уж бесчувственному индюку.

Алексей Иванович, которому только что помогли надеть пальто, был мужчина понятливый, он тут же смекнул, куда клонит коллега, помог в свою очередь влезть в пальто уже Льву Андреевичу и даже застегнул на нем пуговицы. Однако, застегнув верхнюю пуговицу, тут же поскорее стал все расстегивать, Льву Андреевичу стало трудно дышать. За всеми этими застегиваниями-расстегиваниями мужчины нечаянно глянули друг на друга так, что у обоих внутри все аж затрусилось…

Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы их не спугнула вошедшая в гардероб Лакомкина.

Мужчины отпрянули друг от друга, Алексей Иванович даже вспыхнул. Но как бы не вовремя ни появилась Лакомкина, между мужчинами уже успело что-то проскочить, они как будто даже о чем-то успели условиться, причем не сказав друг другу ни слова. Вполне возможно, учитывая возможности невербальной коммуникации: глаза в глаза, губы гузкой, наворачивание пряди на ухо… И это далеко не полный перечень возможностей.

Итак, негласный уговор между мужчинами, казалось бы, состоялся, но, как только он глянул на Лакомкину, предыдущее наваждение разбилось словно хрустальный шар. Во всяком случае, у Льва Андреевича. Он теперь не так восторженно смотрел на разгоряченного Алексея Ивановича, не видел ничего особенно трепетного в застегивании друг другу пуговиц, более того, ему казалось, что строить отношения с мужчиной — это все равно что выходить на улицу, надев на обе ноги левый ботинок — идти вроде можно, но не очень удобно. Неожиданно появившаяся и так же быстро исчезнувшая Лакомкина представилась ему теперь именно недостающим правым ботинком, а все произошедшее с Алексеем Ивановичем — недоразумением.

Лев Андреевич, не проронив ни слова, подхватил зонтик и удалился из раздевалки, надеясь, что завязавшиеся с коллегой отношения как-нибудь сами рассосутся. Выйдя на улицу, он хотел было рвануть за женщиной, но ее будто корова слизала.

На улице накрапывал дождик. Лев Андреевич углубился в застегнутое Алексеем Ивановичем пальто, раскрыл зонтик и тихонечко побрел вдоль улицы. Все, что происходило с ним при появлении Лакомкиной, и особенно теперь, когда она исчезла, ни в какие ворота не лезло. Хотелось объять необъятное, парить, левитировать, на ум приходили фразы, сопряженные с этим процессом: окрылен, весь мир переверну, звезду с неба достану, раковину со дна морского на блюдечке с голубой каемочкой, втрескался по уши… О-БАЛ-ДЕЛ… И это далеко не все, что творилось в душе у Льва Андреевича.