Ольга Белова - Славяне и евреи о своих и чужих календарных праздниках

Статья написана в рамках работы над проектом «Ethnocultural and Ethnoconfessional Stereotypes in the Folk Culture of the Slavs» при поддержке Research Support Scheme of the Open Society Foundation, grant No.: 196/1999

В народной культуре отношение к этнически, социально или конфессионально «чужому» традиционно определяется целым набором этнокультурных стереотипов. При этом «чужому» приписываются сверхъестественные свойства, связь с потусторонними силами, способности к магии и ведовству (как вредоносному, так и продуцирующему). Эти устойчивые представления охватывают как саму фольклорно-мифологическую фигуру «чужого», так и связанные с ним обряды и ритуалы. В сфере суеверных представлений оказывается и народный календарь — поверья о «чужих» праздниках, о связанных с ними приметах и магических действиях. Особенно ярко проявляются такие представления в регионах тесных этнокультурных контактов — именно такими областями в XVIII — первой половине XX в. были Подолия, украинское и белорусское Полесье, польское Подлясье, Прикарпатье и Закарпатье. Материалы из этих мест и легли в основу нашего исследования.

На фоне целого комплекса мифологических поверий о «чужих» представление носителей местной традиции о существовании у этнических соседей другого календарного цикла делает «чужие» даты значимыми в их приложении к «своему» календарю, когда речь идет о магической практике, погодных или аграрных приметах. Подобные верования нашли отражение в самых разных фольклорных жанрах — легендах, быличках и анекдотических историях.

В легенде из Покутья (Прикарпатская Украина) говорится, что в начале света «русские», «польские» и «еврейские» праздники совпадали, а причина их расхождения во времени… в обуви. Но однажды встал еврей рано утром, обулся в свои «пантофли» и побежал на молитву в школу; проснулся мазур, надел свои «буты» и тоже пришел молиться Богу, но позже еврея; а русин долго обувался в свои «постолы» (лапти. — О.Б.) и пришел последним. С тех пор всегда сначала наступает еврейская Пасха, потом католическая («польская»), а потом уж приходит православная («русская») [Kolberg DW 29: 77]. Вопреки объективной реальности, в массовом фольклорном сознании существует устойчивое представление о том, что подвижные праздники разных конфессий никогда не совпадают. «Чужие» праздники часто воспринимаются как «праздники наоборот» (точно так же, как «чужая» вера считается греховной и неправедной, а «чужой» Бог представляется демонологическим персонажем). Так, на Витебщине полагали, что погода в «жидовскую пасху» всегда противоположна погоде в христианскую [Никифоровский 1897: 244], а «„польские святки“ (период от Рождества до Крещения. — О.Б.) в отличие от „наших“ (православных. — О.Б.) — неправильные» (с. Ровбицк Пружанского р-на Брестской обл.).

Естественно, «свои» праздники всегда лучше, их больше и они важнее. Об этом говорится в рассказе о споре иудея с христианином на предмет того, чья вера лучше, у кого больше праздников и святых. С середины XVIII в. эта история встречается в русских рукописных сборниках новелл, фацеций и жартов [Malek 2000: 326-327], широко бытует в русской и украинской устной традиции. Приведем один из народных вариантов этого популярного сюжета (запись была сделана в Нежинском уезде), попутно обратив внимание на некоторые его этнолингвистические особенности. Основу рассказа составляет «состязание» еврея и мужика, перечисляющих праздники «своего» календаря. Назвав праздник, можно вырвать волос из бороды соперника. Первым слово берет еврей как представитель «божьего народа»: «Мы з народ бозы, то й празныки головниси, — мени поцынать!». Мужик соглашается: «Ну, нехай вже твуй чорт старшы — почынай!». Еврей начинает перечислять, каждый раз вырывая по волосу из бороды мужика: «Ад нового году — Рош ходеш шват! Хамиша Ассар б'шват!» Тут мужик возмутился, решив, что его дурачат, перечисляя вместо календарных дат многочисленных родственников (именно так он «расшифровал» услышанные названия): «Та що ты, свыняче ухо! Казав, у вас головнийши празныкы, а теперь що ты выдумуеш: то сват и се сват, та й будеш усю ридню тягать!» Но еврей все-таки закончил перечисление: «Рош Ходеш Адар, другый день Рош Ходеш Адар, Гаманове Ухе» (при последнем названии он дернул мужика за ухо). Далее стал перечислять мужик, также начав с Нового года: «Первый день свят! Собор Пресвятейи Богородыци й священномученыка Юхыма! Святого апостола й первомученыка Степана! Святых мученык дву тму в Ныкодымийи сожженных!» (при последнем названии он вырвал у еврея всю бороду). Еврей согласился, что «у вас бильсе празныкув», но неуемный мужик потребовал выслушать хотя бы малую их часть: «Пъятый день — Святых младенец чотырнадцяти тысяч, Хрыста ради избиенных од Ирода в Вифлееми Иудейским!» (при этом он схватил своего оппонента за пейсы) [Гринченко 1901: 198-199]. Согласно другому варианту, еврей запросил пощады после праздника Сорока святых мучеников [Гринченко 1901: 199-200].