10. «Мизинец Будды».
Завершить подборку хотелось бы «редкой птицей». Зарубежная экранизация писателя-современника — увы, такое у нас случается нечасто. Мы давно мечтали об экранизации «Чапаева и Пустоты», одного из главных фантастических произведений девяностых, да и вообще одного из главных романов этой эпохи, не теряющего своей актуальности и по сей день. В 2015 году мы наконец дождались. Никому толком не известный американский режиссер-энтузиаст Тони Пембертон сделал то, на что не отважились виднейшие отечественные киноумы. У Пембертона, конечно, получился абсолютно свой «Чапаев», где не очень много, собственно, Чапаева, зато много рефлексии на события 1991 года (в оригинале был девяносто третий, и тут автор фильма немного путается, кто и с какой стороны у него стреляет по Белому дому) и очень много бандитско-«новорусского» дискурса (даже больше, чем в оригинале, вот даже не верится), много спецслужб на черных «Волгах» и присутствуют даже казематы Лубянки… Но в момент, когда дешевая камера равнодушно пересчитывает обстановку в комнате героя — от потрепанного катушечного магнитофона до зачитанного томика Кастанеды, ловишь себя на том, что заокеанский интерпретатор в фиксировании родного цайтгайста продвинулся гораздо дальше, чем даже любимейшие из своих, родных режиссеров. Петра Пустоту (в фильме его остроумно зовут Петр Войд) играет артист Тобиас Кеббелл, тот самый, что в третьей серии культового «Черного зеркала», разуверившись в информационной эпохе и эре постпостподернизма, выдергивал из собственной головы встроенный туда видеочип вместе с глазами. Здесь метафора еще прозрачней: вынужденный, чтоб прокормиться, торговать с развала собственной библиотекой современник-интроверт в итоге присоединяется к трансцендентной революции бессмертного Героя Гражданской и легендарного Красного Полководца (по совместительству — любимого киногероя наших бабушек и дедушек). Перефразируя Бориса Натановича Стругацкого и Ямамото Цунэтомо: как в скучных разговорах о людях прошлого сокрыты тайны их великих свершений, так и в малобюджетной фантастике нашего века вдумчивый потомок отыщет все истоки поколенческих страхов, неврозов и рефлексий, а в непрестанной трансформации жанрового кино отыщет все истоки внутренних психологических трансформаций незадачливых предков.
Максим Лагно «Шестая сторона света» (автор рецензии — Зеленый Медведь)
Плотная сетка железнодорожных путей «Глобальной Перевозки»™, по которым несутся гиперзвуковые поезда, связала столичные мегаполисы и глухие уголки, сделала мир удобным и безопасным. А Судитроны, куклы на релейных переключателях, обеспечивают автоматическую саморегуляцию общества, защищают его от потрясений и кризисов. Странная социальная система балансирует на грани абсурда, сочетая в себе как утопические, так и антиутопические элементы. С одной стороны, наблюдается полная регламентация и унификация, одинаковые шестиугольники Дворов-городов, искусственно замороженный научно-технический прогресс — негласный запрет на развитие электроники и цифровых технологий, даже кинематограф здесь урезан до механических аниматин. С другой стороны, все люди обеспечены работой, нормальным жильем и едой, билеты на гиперзвуковые поезда стоят дешево, а влияние финансовой элиты сведено к минимуму. Возникает противоречие — является ли такое устройство общества клеткой, и если да, то на что можно пойти, чтобы сломать ее?
Однако социальная проблематика — это интеллектуальный и внешний пласт книги, а под ней скрывается пылкая и немного наивная эмоциональная сердцевина. История взросления девятнадцатилетнего путевого обходчика Леха Небова. К ней прилагаются все обязательные атрибуты: отчаянная влюбленность, первые попытки самоанализа, поиск смысла жизни и своей личной цели, непрошеная ответственность и первые ответственные решения.
Тональность стиля резко колеблется от почти канцелярских оборотов и философских диспутов до робких признаний, от сдержанной взрослости до пошлой вульгарности. Порой это удачно дополняет сюжет, иногда же выбивает читателя с рельс. В плюс автору можно записать удачные абсурдно-социальные находки и живо переданные производственно-бытовые реалии. Но общая картина все равно ощущается иногда слишком условной, будто нарочитая декорация. Да и большинство персонажей словно механически отыгрывают свою функцию, а затем послушно соскакивают со сцены и замирают.
Читать дальше