Дмитрий Колодан - Мю Цефея. Шторм и штиль

Тамара перегнулась через стол и цепко взялась пальцами за запястье Влада. Он вопросительно глянул на побледневшее лицо девушки и посмотрел на площадь.

За пыльными широкими окнами началось непонятное движение. Выехали три крытых грузовика, из них посыпались на мостовую одетые вразнобой, но все не по погоде люди. Оглядывались, оправляли одежду, ощупывали себя и друг дружку. Влад почувствовал, как холодеют скулы от паршивого предчувствия. Из кабин упруго выскакивали ликбезы с винтовками, оцепляли небольшой гурт людей, указывали руками на здание вокзала, жадно дымили, то и дело поглядывая куда-то в небо.

Стремительно сгущались тучи, цвета линяли и тускнели на глазах, словно собиралась яростная июльская гроза. Интересно, подумал онемело Влад, а как теперь будет с грозами — понятное дело, тихоновы всякие напридумывают любых объяснений, это-то да; и все же?

Если вывести всех старородцев подчистую?

Тамара сдавленно охнула. Кто-то из привезенных выскользнул между ликбезами и побежал к столовой. Ребенок, девчонка совсем. Бежала одеревенело, но постепенно начинала скользить, и Влад накрыл ладонь Тамары своей, растерявшись и не понимая, что дальше. Вот сейчас она вбежит сюда, попросит о помощи — и…

Яростно гремел клаксон. Взвыла сирена воздушной тревоги. Запахло озоном.

Девочка не успела. Она замерла на полушаге, в глазах успело плеснуться недоверие и непонимание: как же так, разве можно с детьми, — а потом одежда застыла, словно вырезанная из мрамора, окаменение волной пронеслось по рукам, протянутым к окнам столовой, по шее и лицу. И все стихло. Ликбезы, переругиваясь, подбежали к застреленной, попытались сдвинуть с места, протащили несколько шагов и оставили в покое. Тут же кто-то побежал на почту, придерживая винтовку рукой.

Тамара дрожала. Попытаться уйти сейчас значило привлечь к себе внимание ликбезов, но и оставаться…

Тамарины документы попали в архив вместе с документами еще нескольких сот погибших, взамен нашлись другие, понадежнее, но Влад и минуты не заблуждался насчет способностей подруги хранить в тайне ее родословную. Змеи никогда не отличались кротостью нрава и миролюбивостью, а уж во времена ненастные и лихие — подавно.

Что Тамара углядела в нем, Влад не мог взять в толк. Хуже, он подозревал поочередно, то — что она знала о полученных им указаниях уничтожить, то — что просто искала способа поудобнее предаваться безудержному разврату с каждым, кто находится вне поля зрения Влада Морозова, то — что и вовсе движима желанием убивать и однажды именно этим у них и кончится.

Подозрения жили в обнимку с лютой, яростной любовью, от которой сводило скулы и пропадал сон.

Спустя примерно полчаса на площади появился усталый почвенник в кожане. Осмотрев окаменелую девочку, недовольно покачал головой, потом выпрямился, задрав лицо к небу и держа камень за плечи. Неуловимое движение — и оба ушли под землю. Без всплеска.

Влад с Тамарой не решились тронуться с места до тех пор, пока последних этапируемых не увели куда-то в недра вокзала.

Было сумрачно, хотя снаружи вовсю старалось пристыженное солнце.

Впереди сгущаются странные тучи, и мы с Тохой уходим из рубки, чтобы понюхать, как оно ощущается вживую.

Нас шестеро, но все мы совершенно непохожи друг на друга, и сегодня это скорее помогает, чем наоборот.

Тоха с ходу скидывает полушубок, оказываясь от пояса и до подмышек увитым медными цепями. Руки сверкают от искрящих браслетов. Глаза переливаются грозовой бирюзой, волосы поднимаются и встают дыбом. Тоха — наша ярость и гроза. Гнев, разящий молнией.

Я иду дальше, кутаясь еще сильнее. Страшно, изматывающе холодно, а от того, что весь этот лед идет изнутри, только хреновее. Страх стремительно наполняет руки, ноги, лишает чувствительности, превращает в уродливую куклу… из носа медленно течет струйка крови и тут же обращается в ледышку, в сосульку.

В леденец. Так меня звали когда-то. Я — наш страх и стужа. Кровь, застывшая в жилах.

На палубе вкусно пахнет солью и зимой.

На нос приходится пролезать между обтерханных тюков и изгвазданных ящиков. Боевой припас возить на срезе запрещено — и это единственный запрет, равно скрупулезно соблюдаемый всеми сторонами, коллегиями, академиями и учеными советами. Пока швы не заросли, достаточно доброго взрыва, чтобы мир вновь развернулся во всю ширь. Или разлетелся вдрызг — все, что мы знаем, мы знаем из построений тех же ученых. А ученые не только врут, но и ошибаются часто. Может выйти ярко. Может.