Светлана Гольшанская - Нетореными тропами. Часть 3. Исход [СИ]

— Дядя Хорхор, смотри, там сокол, — указал мальчик в хмурое небо.

Пришлось прищуриться, чтобы разглядеть подслеповатыми глазами точку в вышине.

— Странно, соколы в это время года должны уже были улететь, — поразился он.

— Это не просто птица. Он знает про маму. Глядите, он падает!

Точка резко снижалась и росла в размерах. Гед на ходу соскочил с козел и помчался в чащу, перепрыгивая через поваленные деревья. Как за таким сорванцом старику-то угнаться?

Хорхор натянул поводья, останавливая лошадь. Небо потемнело, сердце зашлось бешеным грохотом, с трудом получалось дышать.

Хорхор вскинул голову. В вышине появились две новые точки: яркая, словно луна,　 белая горлица и ещё один солнечный сокол. Ауры такие тяжёлые — они не принадлежали Дольнему миру. Это горние духи спускались к людям и стремились туда, куда упала первая птица. Куда побежал Гед!

Нельзя медлить! Хорхор обещал защитить мальчика!

Шаман спрыгнул с воза и поспешил за Гедом. Но — опоздал. Посреди выжженной поляны лежали две мёртвые птицы: горлица и сокол. Рядом с ними, крича, бились в судорогах двое мальчишек. Тощий, всклокоченный, веснушчатый подросток с огненно-рыжими волосами и маленький шустрый Гед. По жилам текла небесная синь, духи просачивались под кожу людей, заменяя незатейливую человечью судьбу своей, доступной лишь богам.

Хорхор подхватил Геда. Как справиться с этой заразой? Духи не желали помогать, ибо их воля была, чтобы это случилось.

Мальчишки затихли. Взгляд Геда прояснился, мальчик прохрипел:

— Отец убил маму. Ненавижу его!

В ночь перед казнью Гэвину не спалось. Доски нар впивались в лопатки, шуршала в углу мышь, от устланного соломой пола несло плесенью. Темноту рассеивал лишь чадивший на стене у кельи факел.

Гэвин лишился дара, надорвавшись, когда разгонял орден. Его голову обрили, словно это что-то значило, когда от Сумеречников с их ритуалами остались лишь легенды. Хорошо хоть не ослепили, а ведь грозились во время суда лишить его колдовских глаз. Смешно! Люди действительно думали, что глаза и волосы дают ему силу? Нет, всё дело в крови — в самой жизни. И уже сегодня её не станет. Когда прозвонит колокол Храма всех богов, нет, уже одного бога — Единого.

За год заключения Гэвин отвык от дневного света, отвык от людей. К нему приходили только стражники, злорадствуя и страшась одновременно. Нет, король Лесли навестил бы его, если бы Гэвин не запретил. Не хватало ещё, чтобы его обвинил в связи с колдуном и лишили трона. На войне сантиментам не место. И Гэвин старался не думать ни о привязанностях, ни об одиночестве, ни даже о смерти, которую ждал так долго.

В коридоре послышались шаги. Так рано? До казни ещё час!

Гэвин поднялся и потянулся, разминая затёкшее тело. Его штаны с рубахой превратились в лохмотья, а сапоги прохудились.

Возле решётки показалась плохо различимая в полумраке фигура.

— Отец! — позвал Даррен.

Голос сына Гэвин желал сейчас слышать меньше всего. И всё же… скучал до безумия!

Он подался вперёд, изучая повзрослевшее лицо Даррена. Тонкие благородные черты, меланхоличный взгляд и неприметный тёмный костюм — таким мог быть обычный обедневший аристократ. Хоть бы никто не признал в нём наследника древнего высокого рода.

— Зачем пришёл? Не понимаешь, какой опасности себя подвергаешь?

— Прекрати! Тебя же сегодня казнят! — ответил сын, едва не плача от обиды, совсем как в детстве. — Я хотел проститься! Ты знаешь, что я женился? Молли — хорошая девушка, из небогатой, но знатной семьи, которая не имеет никакого отношения к ордену. У тебя родился внук!

Даррен явно надеялся вызвать в нём хоть какие-то эмоции, только их не осталось. Гэвин чувствовал себя выжженной морозом тундрой. Живым мертвецом.

— Я назвал его Эдвардом. У него нет и капли проклятия Сумеречников. Он свободен от этого! — продолжал Даррен.

— Красивое имя… Поздравляю! — выдавил из себя Гэвин. — У меня к тебе просьба. Если у тебя родится ещё один сын, пожалуйста, обучи его и отправь на испытание.　 Он должен стать Сумеречником.

— Тебе мало Кевина? — взвился Даррен. — Ордена больше нет. Сумеречники ненавидят нас. Они несколько раз покушались на меня. Хотели отомстить предателю, который их всех, глупцов, не видящих дальше собственного носа, спас!　 — по его щекам хлынули злые слёзы, поблёскивая в отсветах факела. — Тебя сегодня казнят, казнят, чтобы они жили. Скажи, что ещё наша многострадальная семья им задолжала? Какой смысл в предназначении, когда никто уже ни во что не верит?